Главная / Публикации / Давид Симанович. «Скрипка Шагала, или Здесь осталась его душа»

Мой Шагал, или полёт любви

Стихи о Шагале

Стол покидает рыба-фиш,
Наполненная фаршем —
И прямо в небо... «Эй, шалишь! —
Мы ей вдогонку машем.

Кричим: «Художник, право, чёрт!
Он не имеет права!»
Но этот странный натюрморт
Давно покрыла слава.

И слой её не просто пыль;
Не сдуешь пылесосом.
А рыба в небе — это быль
О будущем и прошлом.

Влюблённые взлетают с крыш
Торжественно и гордо.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья — к чёрту!

А впереди старик — скрипач.
Вот нам его догнать бы
И пожелать ему удач —
Играть почаще свадьбы.

Он приближается к луне
Над городом апрельским.
И треплет время в вышине
Его седые пейсы.

А древний Витебск и Париж
В просторах распростёрты.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья — к чёрту!

Юный Марк по Витебску идёт

Взлетит вороний грай,
Рассыплет небо соль...
Гостиница «Синай».
Гостиница «Бристоль».
В окраинный хорал
Вплетён торговцев крик.
Там бродит Марк Шагал —
Не мастер — ученик.
Какой-то местный ферт
В цилиндре щегольском.
А у него мольберт
И ящик за плечом.
Ещё не комиссар,
Идущий в красный снег,
Картины не кромсал
Огнём двадцатый век...
Уходит время вспять.
А там не до того:
Признать иль не признать
На родине его...
Базара шум и гам.
Столетья третий год.
И юный Марк Шагал
По Витебску идёт.

Пятница

Пятница. Звёзд колыхание вечных
В неподражаемой синей дали.
Ставится свечка в медный подсвечник.
Пора зажигать её — вот и зажгли.

А за окошком грохочет телега,
Резкий доносится цокот копыт.
Молятся старые Хацкель и Фейга.
Молятся юные Марк и Давид.

Древнему слову хасидской молитвы
Тихо внимает большая семья.
И огонёк, будто кровью политый,
В подсвечнике бьётся, сквозь годы светя.

Домик Шагала

Домик Шагала —
Небесное семя —
Время шатало,
Как землетрясенье.

Не расшатало
Силой бесовской
Домик Шагала
На старой Покровской.

Кажется, вот он
За занавеской
Занят работой,
С кистью небесной.

Это судьба ли,
Символ ли века —
Родины дали
Из пламя и света.

В Витебск мир потянуло опять

Посреди беспредела жестокого,
Когда только во сне благодать.
Два японца из дальнего Токио
Дом Шагала хотят увидать.

Всё узнать про творенья и род его,
Красок синее торжество.
И понять: почему наша родина
Признавать не хотела его.

Счастлив я, что незримыми токами
В Витебск мир потянуло опять,
И не только японцы из Токио
Дом Шагала хотят увидать.

В Хайфе над заливом

Как паломник, я вошёл устало
В Хайфе над заливом в Дом Шагала.
Как посланье божье и как музу,
Возле двери увидал мезузу,
К косяку прибитую в надежде,
Что Господь входящего поддержит
И спасёт от муки и от жажды.

И Шагал сюда входил однажды.
И ему художники вручили
Ключ от дома в иудейском стиле.
А чтоб всюду знали эти дали,
Дом свой именем его назвали.
И Шагал с улыбкою летучей
Принял у друзей волшебный ключик
От своей прародины любимой
С витражами в Иерусалиме...

Как паломник, я вошёл устало
В Хайфе над заливом в Дом Шагала.
От другого дома поклонился
И от той земли, где он родился.
И был рад я, что судьба связала
Витебск с Хайфой именем Шагала.

На аукционе в Герцлии

На аукционе в Герцлии
Продаётся картина Шагала.
Её высоко оценили —
И покупателей мало.
А ей отыскалось бы место
В другом уголке земшара,
Где родился маэстро
Во время большого пожара.
Где небо особой сини,
И ратуша радуги множит...
Но беден город старинный —
И картину купить не может.
Как будто на сушу и воды
Послано наказанье
За то, что долгие годы
В нём сына не признавали.
И лишь теперь оценили.
И время его настало...
На аукционе в Герцлии
Продаётся картина Шагала.
На ней судьбой распростёрты
Евреи в печальном небе.
И за живых и мёртвых,
За Витебск молится ребе.

Это космос красок Шагал

Что ему поклоненья, дары,
Запоздалые наши признанья?
Он открыл такие миры
Среди вечного мирозданья!
Это космос красок — Шагал.
Красоты и добра крыница.
Если б только он увидал,
Что на родине милой творится...

А ему над землёй лететь,
Над Покровской и над Двиною,
Отвергая картинами смерть,
Торжествуя над силой злою.

И в годину бед и обид
И воинственных конфронтаций
Пусть Шагал нас объединит,
Чтоб могли мы к нему подняться.

Пусть стоит на земле музей —
Дом Шагала — светло и знакомо,
Без излишеств и без затей,
Как в родительском было доме.

Где и лампы неяркий венец,
И веча освещает субботу,
И у Бога снова отец
Просит счастья семье и народу.

Пусть бы каждый здесь увидал
То, что сердцем можно увидеть...
Жил Шагал! И живёт Шагал!
И ему благодарен Витебск!

Так и рождается музей

Без громких криков и затей —
Часы старинные, подсвечник.
Так и рождается Музей.
Как память на дорогах вечных.

А дни шумят — за валом вал,
И жизнь идёт, подобно чуду,
Как будто только что Шагал
Из дома вышел на минуту.

И вот сейчас вернётся он,
Неудержимо юн и весел.
И ветры с четырёх сторон
Его поднимут в поднебесье.

Он памятником стал

Над чернотою крыш
средь облачных белил
Шагал летел в Париж
на светлой паре крыл.

Не ангел, чтоб с него
лепили идеал,
не дьявол — ведь его
на землю Бог послал,

чтоб брезжила во мгле
его искусства нить
и что-то на земле
сумела изменить.

Когда-то над Двиной
он отправлял в полет
и город свой родной,
и весь его народ.

И вот на склоне лет,
как скульптор изваял,
неукротим и сед,
в Париж летел Шагал.

Позванивала медь,
как скрипка под смычком, —
ему впервой лететь
в обличий таком.

Он был из меди сам,
и медным музы лик.
А к вечным небесам
он на земле привык.

И что там — гром ли, тишь —
он памятником стал...
Из Витебска в Париж
сквозь тьму летел Шагал.

За моим окном цветёт каштан

За моим окном цветёт каштан.
Старый Эйфель облака утюжит.
И парижский сладостный дурман
Пятый день меня пьянит и кружит.

Он ещё рассеется потом.
Мне о том Шагал напоминает
И своим невидимым крылом
С Витебском Париж соединяет.

Я в шагаловском небе парю

Стоит мессы Париж. А Шагал
Тоже мессы достоин — пора.
Он в классическом Гранд Опера
По — библейски плафон расписал.

И весь мир отражается в нём,
Словно в зеркале вечном своём.
И парит в красоте неземной
Витебск мой и трубач над Двиной.

И, встречая в Париже зарю,
Провожая над Сеной закат,
Я в Шагаловском небе парю
И библейской компании рад.

Увидеть Париж

Увидеть Париж — и умереть...
Увидел — и хочется жить.
А на березе — осенняя медь,
а в небе — белая нить.

И Белла взлетает прямо с крыльца
над серыми буднями крыш,
и каждой библейской чертою лица
прекрасна она, как Париж.

Мы с нею еще полетим над Двиной,
где светлая даль видна.
А вечный Париж — мой Витебск второй
и Сена — моя Двина.

Здесь осталась его душа

И сказал Шагал, чуть дыша,
В час последний вдали от родины:
«Там осталась моя душа...» —
И глаза его синие дрогнули.
И припомнил он о былом,
И увидел дворик с берёзкою,
Где грустит покинутый дом —
29, Большая Покровская.
Там окраина. Чад. Глядят
Окна в мир еврейскими ликами,
Козы прыгают у оград,
Скрипачи на крышах пиликают
Так, что ходит земля ходуном,
Вся, с деревьями и дорогами.
И летят они с Беллой вдвоём
Над церквами и синагогами.
Наяву, как во сне, летят
Над Двиной и ратушей старою.
Я кричу через рай, через ад:
— С возвращением, Марк Захарович!
Между жизнью и смертью межа.
И уже бессмертье — наградою...
Здесь осталась его душа
Незапятнанная неразгаданная!