Главная / Публикации / Наталья Апчинская. «Марк Шагал в Америке»

Наталья Апчинская. «Марк Шагал в Америке»

Бюллетень Музея Марка Шагала. Выпуск 18. Витебск: Витебская областная типография, 2010. С. 28—32.

В 1941 г., благодаря поддержке американского консула в Марселе, Шагалу удалось ускользнуть от петеновской полиции. Спасаясь от нацистов, он бежит с семьей и созданными во Франции произведениями в Лиссабон, откуда отплывает в США. Начинается семилетний период жизни и творчества художника на американской земле. Спустя три года после приезда его постигает большое несчастье — неожиданно умирает Белла, любимая жена, муза, помощница и полном смысле слова «второе я» Мастера. В день, «когда Белла покинула этот свет, — скажет он в послесловии к книге, написанной его женой, — разразился гром, хлынул ливень. Все покрылось тьмой». С большим трудом, прежде всего, благодаря неустанной творческой работе и прирожденному жизнелюбию, Шагал выбирается из тьмы. Немалую роль в его возвращении к жизни сыграла встреча с молодой художницей англо-французского происхождения Вирджинией Хаггард Мак-Нил. В своей книге «Моя жизнь с Шагалом. Семь лет изобилия», вышедшей в 1980-е гг. во французском издательстве «Галлимар»¹, Вирджиния подробно рассказывает о том, как развивались их отношения с Шагалом. О жизни в Нью-Йорке и Хай Холлзе, деревушке под Нью-Йорком, где родился их сын, названный Шагалом в честь его единственного рано умершего брата и любимого библейского героя Давидом, а также после возвращения в 1948 г. во Францию, в Вансе, расположенном на Средиземноморском побережье. Никогда не покидающая Шагала память о Белле найдет отражение во многих работах американского периода, но в них будет запечатлен и образ высокой и светловолосой Вирджинии.

В Америке Шагал оказался в среде творческой интеллигенции, бежавшей от нацистов из Франции, Германии и других стран Европы. Здесь были, в частности, были Ф. Леже, А. Массон, Ж. Маритен, А. Бретон, Томас и Генрих Манны, Л. Фейтванглер, Л. Вентури, написавший вскоре монографию о Шагале. Главным маршаном художника в США стал сын Анри Матисса — Пьер Матисс, владевший в Нью-Йорке галереей, в которой Шагал выставлял свои работы. В 1943 г. он встретился с приехавшим из Москвы С. Михоэлсом и поэтом И. Фефером, вскоре ставших жертвой сталинского террора, и передал с ними «Письмо моему родному Витебску», опубликованное в России только в конце 1980-х гг.

О своем американском периоде художник скажет впоследствии: «Я жил и работал в Америке во время всемирной трагедии, затронувшей всех людей. Годы шли, и я не молодел. Но я мог черпать силы из окружавшей меня атмосферы, полной благожелательности, и сохранять все источники моего искусства».

В США были закончены холсты, начатые в 1930-е и даже 1920-е гг. и создано немало новых произведений, отразивших американские впечатления, а также переживания военных лет. Война, шедшая на территории России, и, прежде всего, ужасы Холокоста причиняли Шагалу глубокие страдания. Свою боль он претворял в образы, полные драматизма и в то же время представлявшие собой философское осмысление событий. Характерно в этом плане полотно «Наваждение» (1943), насыщенное мотивами разрушения: горящий дом, напоминающий дом художника в Витебске, брошенное на землю распятие, охваченная отчаяньем и пытающаяся спастись бегством женщина с ребенком, старик с подсвечником, одна из трех ветвей которого разрушена, обозначая гибель трети мирового еврейства. В колорите доминируют красные и оранжево-желтые краски мирового пожара. При всем том, в картине сохраняется ощущение некоего высшего порядка вещей, которое символизирует и «иконная» фигура парящего надо всем «предка», и прорастающее зелеными побегами распятие. В том же году был выполнен рисунок тушью (для Нью-Йоркского журнала «Вог») с изображением кричащей женщины, которая убегает с ребенком на руках и с ужасом смотрит назад — на то, что оставлено и пережито. С неба все это созерцает полный глубокого участия ангел. Божественные силы, как полагал Шагал, являвшийся духовным наследником Каббалы и хасидизма, не управляют миром, но представляют собой высшие сферы, которые пронизывают искрами добра и духовности все сущее.

К 1943 г. относится не менее впечатляющий рисунок под названием «Война» с языками пламени, охватившими домики Витебска, женщиной с младенцем, закрывшей лицо рукой, процессией беженцев и мордой потрясенного животного.

В военные годы Шагал пишет (или заканчивает) изображения живописца у мольберта, превращенные, говоря словами Маяковского, в поэмы «о времени и о себе». Таковы картины «Меж волком и собакой», где в погруженном в ночь, охваченном деструктивными силами мире продолжают существовать жизнь, любовь и творчество, или «Явление семьи художника», в котором собираются излюбленные персонажи Мастера. Особенно выразителен в художественном отношении «Автопортрет с летящими часами». Главный его персонаж кажется вобравшим в себя весь лиризм шагаловского искусства и составляет одно целое с животным, в котором Шагал явил другой свой дар — создавать подлинно волшебные образы. Художник изображен пишущим распятого Христа, которого утешает еврейская невеста в белом. Христос при этом отождествляется с самим Шагалом, ощущавшим себя, по собственным словам, «распятым на мольберте», а еврейская невеста — с Беллой. Надо всем парят окрыленные часы — знак вырывающегося из собственного плена времени.

В Америке Шагал создавал нередко еще более фантасмагоричные, чем прежде, композиции. Этому способствовала, возможно, изоляция от круга привычных впечатлений, а также знакомство с экзотическим миром Мексики, с ее природой и фольклором. Петухи и лошади, всегда населявшие полотна и графические листы Шагала, теперь вырастают до гигантских размеров и становятся еще более чудесными. Таков холст 1944 г. «Слушая петуха», в котором петух, как в фольклоре многих народов мира, является олицетворением времени, огня, солнца и активного творческого и мужского начала. Главного персонажа дополняет корова с человеческой головой, рожденное в ночи дерево тянется к солнцу, и все в целом создает образ, полный глубины и радости.

В картине «Жонглер» (1945) предстает гибрид циркового артиста с петухом. Крылья готовы вознести его в небо, но при этом он словно вырастает из витебской земли, что подчеркнуто растительным узором на его теле. Цирк становится знаком метаморфоз и круговращения бытия, цирковая арена отождествляется с жизненной, стенные часы уплощены и переброшены через руку героя (прием, вероятно, заимствованный у С. Дали), и хотя на их циферблате обозначен конкретный час, подчеркивается цикличность времени.

В Америке Шагал закончил полотно «Падение ангела», над которым работал с 1920х гг. и в котором катастрофические события, происходящие на земле, предопределены надмирной катастрофой — отпадением от Бога Люцифера и его несущим гибель падением в земной мир. В 1940-е гг. был также переписан холст «Революция», выполненный в 1930-е гг. Вместо него возник триптих из картин под названием «Сопротивление», «Освобождение» и «Возрождение». Место Ленина в них занял распятый Христос, ибо, по мысли художника, подлинный переворот осуществляется духовным усилием, жертвенной любовью и страданием. Христос показан в этой, как и в других работах Шагала (например, в знаменитом «Белом распятии» 1938 г.) не Мессией, а одним из еврейских пророков и мучеников, заставляющим вспоминать строчки ранней Цветаевой:

По всей земле — от края и до края —
Распятие и снятие с креста.
С последним из твоих сынов, Израиль,
Воистину, мы погребем Христа.²

Во время пребывания в США Шагал продолжал работу в области книжной иллюстрации. В частности, создал замечательные иллюстрации к книге стихов И. Фефера. Среди них особенно впечатляет лист с изображением огромного крылатого коня, несущего сани над русской деревней. Но главное событие в графическом творчестве Шагала в американский период — освоение техники цветной литографии, которая займет огромное место в искусстве художника после возвращения в Европу. В 1946—1948 гг. он выполнил 13 ослепительных по красоте цвета литографий (которым предшествовали не менее прекрасные гуаши, обычно предварявшие выполненные в разной технике произведения Шагала) к арабским «Сказкам 1001 ночи» В этих литографиях зрителю предстает мир поистине сказочных превращений, сочетающий в себе вдохновенный порыв, чувственность и мистицизм.

В США Шагал возвращается после двадцатилетнего перерыва к работе для театра. Отныне это уже не еврейский по тематике и не драматический театр, а театр балетный (позже — также оперный), не требующий сложных мизансцен и в меньшей степени подчиненный диктату режиссера, позволяющий создавать эскизы костюмов и декорации в виде живописных панно в свободно-ассоциативном стиле.

Вскоре после прибытия Шагала в Америку Балетный театр Нью-Йорка при поддержке известного импресарио Сола Юрока заказывает художнику оформление балета «Алеко», который был поставлен балетмейстером и танцором Л. Мясином с либретто по поэме А.С. Пушкина «Цыганы» и на музыку «Фортепьянного трио» П.И. Чайковского, посвященного А. Рубинштейну, («Памяти великого артиста»). По свидетельству французского искусствоведа Жака Лассэня, автора книги «Марк Шагал. Рисунки и акварели для балета», Шагал в течение нескольких месяцев лихорадочно работал с Мясиным в своей мастерской на Риверсайд-Драйв, 42. Мясин приходил каждый день и ставил пластинки с музыкой Чайковского, а Белла читала вслух «Цыган». Как пишет Лассэнь, «Мясин с самого начала отдался видению Шагала, который этап за этапом воссоздавал на кальке образы балета».³ Однако из-за высокой стоимости декораций в Нью-Йорке пришлось ехать в Мексику, где труппа была с энтузиазмом встречена местной художественной и театральной общественностью. Мексиканцы и европейцы, беженцы из Испании и Франции, с нетерпением ожидали премьеры спектакля, состоявшейся 10 сентября 1942 г. Семья Шагала, обосновавшаяся на окраине Мехико, была вынуждена каждый день проделывать длинный путь к театру, во время которого художник погружался в тропическую флору и экзотическую жизнь мексиканской столицы.

К четырем актам «Алеко» Шагал выполнил серию эскизов костюмов, свободно варьирующих цыганские мотивы, и четыре больших панно — «Любовь в лунном свете», «Карнавал», «Два солнца» (или «Пшеничное поле после полудня») и «Видение Петербурга». Особенно впечатляет последнее, служившее задником к четвертому акту.

Беседуя с Лассэнем о постановке «Алеко» и последующей «Жар-птицы» И. Стравинского, Шагал подчеркивал, что хотел проникнуть в суть обоих балетов «без копирования чего-либо». «Я не хотел представлять что-то. Я хотел, чтобы цвет говорил и играл сам по себе. Есть ведь разница между миром, в котором мы живем, и тем, в который мы входим в театре»⁴

При всем том, художник не создавал абстрактных композиций. В частности, в панно последнего акта именно представлено видение пушкинского Петербурга — города, откуда пришел Алеко и где провел немало лет сам Шагал. Он окрашен в цвет крови, пролитой героем поэмы, и соседствует с кладбищем в зеленом пятне краски, напоминающем об убитых Земфире и ее возлюбленном. Однако если вспомнить, что декорации создавались в страшном для Ленинграда 1942 г., унесшем сотни тысяч жизней жителей города, во всем этом нельзя не увидеть и впечатляющего образа блокады, независимо от того, сделал ли это художник сознательно или интуитивно. И все же изображение гибнущего Петербурга — лишь часть композиции. Надо всем, в клубящейся оливково-жемчужной бездне неба возносится белый конь с повозкой, предназначенной для пророка Илии. В панно последний отсутствует, но сам конь очеловечен, одухотворен и мистичен. Он движется к солнцу, в котором вдобавок сияет синагогальная люстра, олицетворяющая духовную природу излучаемого света. Страшные события, происходящие на земле, показаны как этап мировой мистерии, побеждающей саму смерть.

Спустя несколько лет Нью-Йоркский балетный театр осуществил еще одну постановку — «Жар-птицу» Стравинского. Впервые балет был показан в Париже в 1910 г. во время «дягилевских сезонов». Хореография была выполнена Фокиным, декорации — Головиным и Бакстом. Новые образы, созданные Шагалом, не имели ничего общего с утонченной стилизацией под народное искусство, созданной сценографами начала ХХ века. Шагал как бы вывел из глубины веков подлинную стихию фольклора и проник в глубины мифа, оставаясь художником своего столетия, обладающим ярко выраженным индивидуальным видением.

Среди замечательных эскизов костюмов и декораций к «Жар-птице» особенно впечатляет занавес, служивший «фоном» к увертюре к балету. На темно-синем небе возникает странное видение — женщина-птица в переливчатых зеленовато-белых и голубых тонах, с ярким букетом в руке, с крыльями, загадочной птичьей головой, увенчанной короной, и женским лицом, перевернутым по отношению к туловищу и обращенным к небу — лицом Беллы.

Завершением театральной деятельности Шагала явилось оформление оперы Моцарта «Волшебная флейта», выполненное для Нью-Йоркской Метрополитен Оперы, когда художник уже давно жил во Франции.

Шагал не раз признавался в любви к Моцарту, считая его музыку «гармоничной, духовной и религиозной». «Волшебная флейта» была особенно близка ему соединением серьезной и «комической» (народной) оперы, любовной истории с гротеском и буффонадой, религиозно-философской (масонской) проблематики с волшебной сказкой. К постановке в Метрополитен Опере, состоявшейся в феврале 1967 г., художник создал 12 больших панно (включая те, которые украшают сейчас фасад здания), 26 холстов меньшего масштаба, свыше 120 эскизов костюмов и масок.

В послевоенный период Шагал стремится к более широкому распространению своего «послания» и к акцентированию с помощью новых художественных техник разных аспектов образного содержания своего искусства. Он становится мастером витража, керамики, скульптуры, мозаики и гобелена. Витраж по праву занимает в этом ряду первое место. Именно в нем нашло завершение неуклонное стремление художника ко все большей светоносности цвета, и наиболее полно выразилась сущность Шагала как одного из самых религиозных и мистичных в своих образах мастеров ХХ века. Сам художник называл витраж «стеклянной перегородкой между своим сердцем и сердцевиной мироздания».

Освоив в конце 1950-х гг. современную технику изготовления цветных стекол, Шагал внес в нее творческие коррективы и на протяжении 1960-х и 1970-х гг. выполнил в знаменитой мастерской Ж. Симона в Реймсе все свои грандиозные витражные циклы — для Синагоги медицинского центра Хадасса в Иерусалиме, храмов в Меце, Майнце и других местах Европы и Америки (а также для ряда общественных зданий). По словам витражного мастера Ш. Марка, в Шагале ощущалось сознание избравшей его высшей силы, к которой оказывались приобщенными работавшие с ним люди.

В США о витражном творчестве мастера можно судить по композиции «Мир» для здания ООН в Нью-Йорке, посвященной памяти Д. Хаммаршельда (генерального секретаря ООН) и еще 15 человек, погибших с ним в авиакатастрофе. Витраж, установленный в 1964 г., представляет пророчество Исайи о грядущем содружестве всех земных существ. Но самое значительное витражное творение Шагала в США, выполненное в те же годы, — ансамбль для «Единой Церкви» (Union Church), расположенной в бывшем имении Рокфеллеров (ныне превращенном в музей) в местечке Pocanticco Hills, находящемся недалеко от Нью-Йорка.

В торцовой части нефа храма, принадлежащего к либерально-экуменической ветви протестантской церкви, в 1956 г. был установлен витраж А. Матисса — последнее монументальное творение мастера, умершего в 1954 г. Композиция представляет собой совершенную по пропорциям, гармоничную по цвету и полную пластической мощи розетку, являющуюся как бы современной версией «розы» порталов готических соборов и отдаленно напоминающую также буддийскую «мандолу». На другом торце нефа можно видеть большой шагаловский витраж «Добрый самаритянин». Темой этого произведения явилась притча из Евангелия от Луки, в которой рассказывается о простом жителе Самарии, спасшем раненого разбойниками человека. Установленный в 1964 г. витраж был посвящен памяти Д. Рокфеллера, который не только стал американским и мировым символом богатства, но также прославился как филантроп.

В отличие от Матисса, Шагал создал фигуративную и повествовательную композицию, экспрессивную, наполненную движением и проникнутую мистическим чувством.

В нижней части витража изображен «крупным планом» самаритянин, к которому приникает спасенный им человек — все в целом являет образ сокровенного, трудно передаваемого в словах чувства. Вверху среди многих мотивов выделяются распятие и Мария, оплакивающая Христа. С неба спускаются ангелы, происходит коловращение миров. Бесчисленные стеклянные плакетки разных конфигураций, из которых составлен витраж, создают впечатление многомерного пространства. Сияют синие всех оттенков, зеленые, красные, оранжевые, желтые и белые тона. Объединенная в одно целое на каком-то высшем уровне пластическая и цветовая композиция являет, говоря словами О. Мандельштама, «хаос иудейский», восходящий, в конечном счете, к содержащемуся в Каббале учению о сотворении мира и разбиении «сосудов света» на тысячи осколков.

Рядом с описанным, в боковом окне размещен витраж «Распятие», посвященный памяти безвременного погибшего правнука Рокфеллера. «Программой» этой работы явились слова из Евангелия от Матфея: «Просите и дано будет вам». К преклоненному молящемуся слетает ангел, в то время как от распятия льются потоки света. Семь других боковых стекол представляют пророков Иоиля, Даниила, Исайю, Иезекииля, Иеремию и Илию. Как обычно, Шагал соединяет в образах мистику и психологию. Кроткий и углубленный Иоиль погружен в религиозную медитацию. К устам Исайи, очищая их, приникает ангел. Иезекииль готовится съесть свиток, который ему протягивает посланец неба. Даниил почти отрывается от земли в своем порыве к Богу. В слепящем золотом свете Илия возносится в небо на огненной колеснице, запряженной преображенными лошадьми. Иеремия погружен в глубокую скорбь. Еще один витраж представляет херувима, страшного своей «неотмирностью».

В то время как в витражах Шагала краски просвечивались светом, в его керамике происходило очищение цвета огнем — стихии, глубоко родственной художнику. В составленной из кусочков керамики мозаике его привлекала одновременно дискретность структуры и возможность создавать протяженные в пространстве композиции, демонстрирующие не только богатство цвета и света, но также единство макро- и микрокосма, характерное для всего творчества Мастера из Витебска. Такова, в частности, замечательная мозаичная композиция, установленная в 1974 г.у перед Банком в Чикаго — последнее произведение Шагала, созданное в США.

Наталья Апчинская,
кандидат искусствоведения,
г. Москва, Россия.

Примечания

1. В 2007 г. книга была издана на русском языке в Москве издательством «Текст».

2. Стихотворение Марины Цветаевой «Евреям» (1916) (Цветаева М. Собрание сочинений в семи томах. Т. 1. М., 1994. С. 322).

3. Lassaigne J. Marc Chagall. Dessines et aquarelles pour le Ballet. Paris, 1969. Р. 25.

4. Ibidem. P. 15.