|
|
Главная / Публикации / Инго Ф. Вальтер, Райнер Метцгер. «Марк Шагал» Война и революция в России 1914—1923«Витебск — это замкнутый мир, единственный в своем роде город, несчастный город, скучный город». И все же, по сравнению с тем, что Шагалу пришлось пережить в последующие годы, прилагательное «скучный» скорее стоило бы применить к Парижу, а не к родному городу. Годы, проведенные во Франции, были заполнены работой, а жизнь круга артистической богемы, в котором оказался Шагал, не была богата событиями. Реальная жизнь большого города гораздо меньше вдохновляла Шагала, чем его собственный внутренний мир, который и был подлинным источником его жизненной энергии. В России и он сам, и его искусство оказались во власти войны и революции, поставивших под угрозу само его существование.
На его автопортрете (слева), который он написал вскоре после возвращения, нет и малейшей претенциозности. По сравнению с ранней версией, созданной в 1909 году, художник показывает нам совсем другого человека. Недоверчиво, даже несколько таинственно он выглядывает из-за зеленых ветвей, готовый в любой момент скрыться снова. Здесь Шагал подчеркивает мягкие, женственные черты своего лица. Он похож на ребенка, намазавшегося румянами (когда-то он любил это делать). Несомненно, эта картина могла отвечать ожиданиям его семьи, хранившей такой его образ все эти годы. И кроме того, портрет запечатлел страх Шагала перед призывом в царскую армию. Лишенное каких бы то ни было признаков мужественности лицо говорит о том, что его обладатель стал бы на этой войне только пушечным мясом, — а многие считали это единственной участью, достойной евреев.
«Война» — единственное слово, которое можно разобрать на первой странице «Смоленского вестника», газете, которая лежит на столе между двумя разговаривающими мужчинами. Разговор, вероятно, идет о той страшной бойне, которую предстояло пережить Европе. Старый еврей, подперев руками подбородок, погружен в размышления о воинской повинности, которую царский режим возложил на его народ с незапамятных времен. Не проявляет энтузиазма и его визави — буржуа, судя по костюму и шляпе, в растерянности потирающий лоб. В этой картине чувствуется влияние сезанновских «Игроков в карты», но Шагалу здесь явно не до игры. Все полотно пронизано тревогой и смятением. Не мог Шагал выдавить из себя то громкое «ура», с которым многие его друзья (в том числе Аполлинер) отправились на войну.
«Вы видели того старика за молитвой? Так это он. Как было бы чудесно вот так спокойно работать. Иногда около меня останавливалась фигура, какой-то человек, такой старый и трагический, что он казался мне ангелом. Но оставаться рядом с ним больше получаса было невозможно. Вонял он ужасно». Ласково, шутливо, со светской беспечностью человека из большого мира касается Шагал того малого мира, в котором он вырос и который он перерос. Такие картины, как «Молящийся еврей (Витебский раввин)» (слева) или «Праздничный день (Раввин с лимоном)», держатся на непосредственном обаянии своих персонажей, и мы ощущаем извечное достоинство этих престарелых служителей веры. В то же время очевидно, что Шагала не устраивает их безмятежность, которую он теперь не мог разделять. Эти картины — настоящие иконы уходящих времен.
25 июля 1915 года Шагал женился на Белле, которую он любил все эти годы разлуки. Многое препятствовало этой свадьбе, но прежде всего недовольство родителей Беллы, мечтавших о зяте из «хорошей семьи». Однако вскоре они смирились, тем более что через девять месяцев, почти день в день, родилась малютка Ида. При всех этих волнениях молодые были на седьмом небе от счастья, и свидетельством тому — картина «День рождения» (вверху). Шагал скрупулезно выписал узоры диванной подушки и скатерти: он хотел с максимальной точностью воспроизвести обстановку комнаты. Любовь, запечатленная на этой картине, развертывается в реальной обстановке, его возлюбленная уже не видение, она существует в действительности. «Стоило только открыть окно, — пишет Шагал, — и она здесь, а с ней лазурь, любовь, цветы... Одетая в белое или в черное, она парит на моих картинах, озаряет мой путь в искусстве».
Чтобы передать все счастье и всю радость, которые он испытывал с Беллой, Шагалу нужны были поэтические слова. Та головокружительная свобода от земного тяготения, которую мы видим на некоторых картинах этого периода, — это просто перевод поэтической метафоры на язык живописных образов.
Слово «поэзия», часто прилагаемое к искусству Шагала, наиболее точно выражает это отождествление словесного и изобразительного языков.
Шагал и Белла мечтали о беззаботной деревенской жизни. «Как хорошо просто полежать на траве», — говорит Шагал своей живописной идиллией «Лежащий поэт» (слева). У нижнего края полотна во всю длину вытянулся поэт, а вверху — то ли в действительности, то ли в воображении поэта — идиллическая картина природы. «Наконец-то мы одни в деревне. Леса, сосны, уединение. Луна над лесом. Свинья в хлеву и через окно — лошадь на лугу. Сиреневое небо», — вспоминал Шагал в автобиографической книге «Моя жизнь». И здесь точно не сказано, идет ли речь о собственной жизни или той самой картине. Просвечивание и взаимозамена воображаемого и реального, свойственные живописи Шагала, — это как раз то, что сообщает силу и жизнь поэзии: сознательная игра с неточностью и многозначностью.
Однако игра игрой, но в этих картинах создавался не тронутый порчей мир, в котором все прекрасно, мир, где можно было спастись от суровой действительности военных лет.
Вскоре, однако, эта действительность настигла Шагала. Военной службы было не избежать. Чтобы не оказаться на фронте и тем самым не покалечить тело и душу, он поступил на работу в петербургскую контору своего шурина, работавшую на военные нужды. Работа в таких конторах приравнивалась к военной службе. Теперь Шагал проводил свои дни в Петербурге, штампуя, как заведенный, документы; к живописи его не тянуло.
В Париже, где художественная жизнь била ключом, Шагал мало слышал о стремительном развитии русского искусства в эти предвоенные годы, превратившем русский авангард из провинциального явления в феномен мирового значения. В 1912 году он участвовал в выставке группы «Ослиный хвост», послав туда из Парижа картину «Мертвец». В 1916 году Шагал с некоторым запозданием обратился к примитивизму в духе Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова; это особенно видно в картине «Праздник Кущей». Угловатые, нарочито неловкие фигуры перемещаются в пространстве, не имея, кажется, никакого отношения к тому окружению, в которое их поместил художник. Их изображения, только в профиль или анфас, напоминают детский рисунок: нет ни теней, ни цветовых нюансов, — все это было бы неуместно в данной грубоватой сцене. Только смутными намеками на кубизм в изображении крыши беседки Шагал показывает, что грубая отделка картины сознательна и не говорит о нехватке мастерства. Запертый в своей тесной и убогой конторе, художник не мог работать в той летящей и танцующей живописной манере, в которой написаны картины, вдохновленные Беллой (см. справа). Простой и лаконичный стиль «Праздника Кушей» точно отражает тогдашнее эмоциональное состояние Шагала.
А потом произошло событие, которое, как считал Шагал, было важнейшим в его жизни и которое продержало его, как и многих других, в напряжении и тревоге несколько лет. Живя в столице, сердце страны, он был свидетелем того, как призывы к борьбе против прогнившего царского режима переросли в революцию. В течение десяти дней, которые потрясли мир, Петербург перешел в руки большевиков. «Так говорит Господь Бог: вот Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и введу вас в землю Израилеву» (Иез. 37,12), — эти слова из видения Иезекииля начертаны еврейскими буквами на «Воротах кладбища», картине, которую Шагал тогда писал.
Бурный поток перемен захватил весь народ, и потому использование Шагалом ветхозаветного пророчества в знак торжества по поводу грядущих перемен к лучшему не казалось богохульством. Большевики вывели Россию из войны, и евреи наконец-то получили равноправие. В этот ранний период революции царил ничем не омрачаемый оптимизм.
Ленин назначил наркомом просвещения А. Луначарского, с которым Шагал был знаком еще по Парижу. В те годы Луначарский был эмигрантом и зарабатывал на жизнь статьями для русскоязычной периодики. В сентябре 1918 года благодаря этому знакомству Шагал получил официальный пост уполномоченного по изобразительному искусству в Витебске. На этой начальной стадии революции власть высоко ценила искусство, и казалось, что эстетика и политика будут содействовать друг другу в стремлении к светлому будущему. Коммунисты считали, что и искусство, и их концепция государства противостоят позициям буржуазии и общими усилиями приведут к созданию лучшего мира. Старая мечта об искусстве для искусства была заменена идеей искусства, подчиняющегося требованиям реальности.
Полный энтузиазма, Шагал с головой ушел в новую для него деятельность. Он организовывал выставки, открывал музеи, основал художественную школу. Убежденный индивидуалист, решительный поборник странного и необычного в искусстве, он стал сторонником безликости и равенства: «Поверьте, преображенный рабочий класс будет готов штурмовать высоты искусства и культуры». Он стал безоговорочным сторонником коммунистических идей.
В честь первой годовщины революции Шагал собирался украсить Витебск праздничным декоративным убранством. Но хотя он и следовал предписанной властями идеологии в таких работах, как «Война дворцам», реакция ортодоксальных товарищей была единодушной: «Почему корова — зеленая? Почему лошадь летает по небу?» — спрашивали они в замешательстве, как вспоминал художник. «Какое это имеет отношение к Марксу и Ленину?» Едва он начал идентифицировать себя с новым строем, как столкнулся с упорными требованиями обратить свое искусство на решение политических задач. Картина «Художник: к Луне», датированная 1917 годом, но написанная не раньше 1919-го, была ответом на эти требования: Шагал упрямо настаивал на своем праве на художественное вдохновение. Знакомая фигура художника, погруженного в мечты, парит в пространстве, словно вырвавшись из этого мира в царство воображения и неземного восторга. Его голова увенчана лавровым венком, и этот древний символ поэтической славы красноречиво свидетельствует о том, что художник намерен создавать свою собственную реальность.
Вскоре в художественной школе, возглавляемой Шагалом, появилось много новых имен — отчасти потому, что Витебску удалось избежать голода, охватившего всю страну. Корифеи российского авангарда один за другим переезжали в провинцию; с появлением в Витебске таких художников, как Эль Лисицкий и Казимир Малевич, здесь воцарился дух богемы. Неизбежные конфликты, связанные с борьбой различных направлений в искусстве, скоро поставили под угрозу будущее Шагала. В 1915 году Малевич на выставке в Петрограде произвел сенсацию своим «Черным квадратом» и стал признанным лидером нового искусства. Умозрительное равновесие абстрактных цветовых полей, которое Малевич отстаивал под именем «чистой живописи», как и его тезис, что искусство должно порвать все связи с видимой реальностью, были для Шагала как кость в горле. Пока он был в командировке в Москве, Малевич устроил «дворцовый переворот» и провозгласил художественную школу Супрематическим институтом. Правда, потом Шагал вернул себе и директорский пост, и должное уважение, но все это вызвало у него глубокое недоверие к революции и революционному пониманию искусства. В мае 1920 года художник покинул Витебск и переехал с семьей в Москву.
И все же даже ему не удалось полностью избежать влияния Малевича. Медитативное равновесие монохромных геометрических форм в картине «Крестьянская жизнь» (слева), датированной 1917 годом, но на деле написанной в 1919 году в Витебске, — очевидным образом связано с программными установками Малевича. Однако Шагал населяет эту абстрактную схему своими привычными персонажами и интерпретирует цветовые поля как сферы реальной жизни: мужчина с кнутом и женщина с козой в архетипическом противостоянии занимают каждый свою плоскость. Спокойный геометрический порядок, служивший Малевичу метафорой внутреннего мира мыслей и чувств, под кистью Шагала обретает конкретный смысл и попадает в основной репертуар мотивов, используемых художником для изображения жанровых сцен.
В новой столице семья художника жила довольно бедно. Шагал любил театр и работал для Камерного еврейского театра, но этих денег едва хватало на самые насущные нужды. Он создал монументальные фрески для фойе и зрительного зала, где изобразил различные аллегории, связанные с театром; «Зеленый скрипач» (справа), написанный в 1923—1924 годах, — это повторение фрески, посвященной Музыке, ее точная, но уменьшенная копия. Знакомая фигура скрипача не утратила для Шагала своей привлекательности, и теперь, в пору глубокой депрессии, стала для него своего рода талисманом-оберегом.
Материальная поддержка, которую государство оказывало художникам, зависела от того, насколько политически полезными оно считало их произведения. В этой иерархии, которую выстраивал в основном Малевич, бывший невысокого мнения о своем коллеге, Шагал занимал одно из последних мест. «Я думаю, революция могла бы быть великим делом, если бы она уважала не только свое, но и другое», — писал Шагал в «Моей жизни», которую в то время как раз заканчивал. Именно уважения к своей страсти ко всему необычному не хватало Шагалу при новом порядке; тоталитарной тенденции стричь всех под одну гребенку были чужды призывы Шагала отдаться во власть фантазии. Без денег, без успеха, без перспектив ему не было смысла оставаться в стране, которая уже называлась Советским Союзом. Луначарский устроил семье Шагала заграничные паспорта, чтобы они смогли уехать. И тогда Шагал вспомнил о Вальдене, владельце галереи в Берлине, и о своем былом успехе, которого он был лишен так много лет. Он решил возобновить свои берлинские связи и, продав накопившиеся полотна, обеспечить себе средства к существованию. Когда он приехал в Берлин летом 1922 года, то увидел, что там его имя еще чего-то значит. Вальден продал картины, оставленные ему Шагалом, и положил деньги на банковский счет художника. Однако гиперинфляция, поразившая в то время Германию, обесценила их, так что Шагал остался и без денег, и без картин.
| |||
|
|
|
Главная Контакты Гостевая книга Карта сайта
© 2024 Марк Шагал (Marc Chagall) При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна. |