Главная / Публикации / Белла Шагал. «Горящие огни»

Пятая свеча

Огонек за огоньком, и вот уже пять свечей зажжены в ханукальном подсвечнике. Все пять горят разом. Какой свет в глаза!

Веера лучей смыкаются с каждой новой свечой, прибавляющейся справа в ряду серебряный рай озаряется больше и больше, теперь он уже весь освещен и обогрет. В столовой собрались дети от мала до велика. Висячая лампа горит по-праздничному, во всю мочь. Из кухни несутся запахи, один другого вкуснее.

Застывает заливной судак в лужице бульона. Кружочки тушеного вместе с рыбой лука вмурованы в желе, как в лед.

Еще пузырятся с пылу хрусткие темные шкварки.

Не переставая кипит расплавленный жир в стоящем на огне горшке.

В кухне адская жара. У кухарки Шаи пламенеют щеки. Стоя перед раскаленной плитой, она колдует над сковородками. Эту разогревает, ту смазывает промасленной бумагой, наливает тесто, снимает блин.

Пышные, горячие, с блестящими капельками масла, блины подскакивают над огнем, похожие на новорожденного младенца, которому повитуха дала шлепка.

Мы смотрим на кухарку, словно она волшебница.

— Хая! Дай мне вон тот пышный блинок, а? — клянчит Абрашка, вытянув голову с наливными — как только не лопнут! — щеками.

— Да у тебя живот заболит! Глотаешь и глотаешь блины — сколько можно! Просто спасу нет от этого паршивца!

Хая ворчит, но это не мешает ей проворно печь и складывать пышущие жаром блины в горки.

И вот мы радостно хихикаем и облизываем пальцы. Блины утопают в масле. Шкварки ждут.

С чего начать?

Но вдруг на столе появляется коробка с деревянными фишками-бочонками. Лото!

Нам раздают картонные карточки с рядами цифр в клеточках: 2, 9, 7, 3 случайный набор. Игра кончается, когда кому-нибудь повезет первым закрыть все клеточки бочонками с такими же числами.

Каждый раз, когда число совпадает, игрок вздрагивает, будто ему привалило счастье.

— Одиннадцать! Четыре! Семь!

— У меня четыре! Давай сюда!

— У кого семерка? Ни у кого нет?

Покрутив бочонок в пальцах, брат запускает его на середину стола.

Семерка катится к зажженной лампе, похожей на одноногого черта.

От цифр и фишек рябит в глазах.

— Эх ты, разиня! — визжит, выглядывая у меня из-за плеча, Абрашка. Вот же у тебя семерка! А ты молчишь! Все тебе надо под самый нос совать!

— Я выигрываю?

— Балда! Думаешь, так быстро и выиграешь?

— Ну что с ней делать! Ишь, замечталась! Сейчас уснет!

— Да она блинов объелась, смотри — глаза заплыли!

— Вот еще, просто она не знает, как пишется семерка!

— Ага!

Тут я не выдерживаю.

— Учитель говорит, что я занимаюсь лучше тебя! И семерку отлично знаю, это счастливое число.

— Что ж ты свое счастье прозевала!

— Гляди! Она вся дрожит!

Замирая от страха, я уставилась на следующий бочонок. И заскакала на месте.

— Выиграла! Смотрите, я выиграла! Вам назло!

Братья поворачиваются ко мне и глядят на мою карточку. Я и сама не верю такому чуду: все номера закрыты бочонками.

— Дуракам везет, — усмехается Абрашка.

Мне завидуют. Даже добряк Мендель в досаде бьет по столу уже ненужными карточками, так, будто хотел ударить мне по пальцам:

— Еще бы один номер! Всего один — и я бы выиграл!

— Э-э! Ты выиграешь в другой раз! А для нее эти несколько копеек целое состояние!

Радость испорчена. Выигранные монетки жгут мне руки.

— Чего там, давайте лучше посмотрим, как бегает волчок! — Абрашка запускает на столе жестяной волчок. [На Хануку дети запускают волчок с четырьмя гранями, на каждой из которых написана ивритская буква «нун», «гимель», «хе» и «шин», первые буквы слов «Нес гадоль хая шам» — «Чудо великое было там».]

Волчок коснулся единственной ножкой блестящей клеенки и бешено закружился.

Мы смотрим на него как завороженные. Куда девался маленький наконечник? Где четыре буквы? Все грани сгладились в настольном вихре. «Гимель» и «нун» промелькнули на какой-то миг и исчезли.

Но вот волчок выдыхается, вихрь стихает, маленькая ножка вращается все медленнее, вырисовываются жестяные грани, проступают резные буквы. «Гимель», «шин», «хе» и «нун», словно возвращаясь издалека, кивают нам головками.

— Спорим на что хочешь? Выпадет «гимель»!

— Раз ты говоришь, так и будет!

Все уставились на «гимель», хотят удержать эту букву глазами, выхватить на ходу. Ну-ну еще чуть-чуть кажется, она и выпадет. «Гимель» знак удачи. Но бегущий следом «шин», дурной знак, коварно ставит подножку, «гимель» валится на бок, и волчок замирает посреди стола с буквой «шин» на верхней грани.

— Хочешь еще раз поспорить?

— Да нет, все честно ладно, сегодня праздник. Давайте теперь в карты.

Все с новым пылом набрасываются на карты, и пестрые картинки выпархивают из колоды.

Дама, стройная, с гладким алебастровым лицом, сохраняет строгость. Король расплылся по всей карте, будто желая дородностью придать себе веса.

Молодых валетов легко отличить по лихо подкрученным усикам.

А на этой карте теснятся два короля, точнее, две половинки. Каждый норовит спихнуть другого к краю.

У каждой карты своя цена, считать очки — целая наука.

— Сыграем в двадцать одно?

Братья разгорячились. Один тасует карты: перемешивает раз, еще раз, пускает карты по одной, будто проветривает. Дует и плюет на пальцы, перебрасывает колоду с руки на руку. И наконец кричит:

— Сними!

Я снимаю слой карт и перекладываю под низ колоды.

— Теперь прихлопни!

— Хватит тебе командовать! Уже перемешано! Новые, что ли, хочешь вымесить? Это небось не блины!

— Одна, две... вот... это тебе... это тебе... Одна, две, три...

Брат мечет карты на поле боя.

Мы, затаив дыхание, следим за его пухлыми пальцами. Сидим как на иголках и не решаемся взглянуть, что нам выпало.

Каждый уверен, что лучшая карта у соседа, а свои, безжалостно сминая, прячет в ладони. Как будто победа зависит от того, чтобы никто не подглядел твои карты.

Труднее всего не трогать карты на столе, не переворачивать их и запоминать, какие уже отыграны.

Они ложатся рядком или откладываются в сторону, вверх рубашкой, а мы смотрим и ждем чуда. Вот бы выиграть!

Углядишь у соседа короля — и сердце падает. Ну, все... Выиграет он.

— Не очень-то задавайся. Иногда мелкая карта стоит больше короля.

— Где это ты у меня видел королей?

— А ты думаешь, раз молчишь, так и карты онемели?

— Подумаешь, короли! На что они мне нужны! У меня есть карточка получше самой дамы!

— Врешь! А ну покажи!

Мы наваливаемся на хвастунишку Абрашку.

— Иди верь этому пустомеле! Ты что брыкаешься? Вон из-за тебя я уронил карту.

— Ну конечно, из-за меня! — Абрашка передразнивает брата. — Дурак! Они у тебя, дурака, сами на пол валятся, от страха.

— Нахал! Отдай мою карту или выходи из игры!

— Как же! Жди!

Абрашка скачет на одной ножке и ржет-заливается:

— А я вас обдурил! Вот она, дама-то! Что, съели?

Он первым увидел у соседа карту, ту самую, нужную.

— Отдай! Это моя! С ворами не играют! Так нельзя! Не считается!

— Откуда ты знаешь, как можно, а как нельзя? Тоже мне, мудрец нашелся!

— А ты жулик! Вечно все перевираешь!

Братья вцепляются друг в друга. На полу около стола настоящая свалка. Разлетаются карты, опрокидываются стулья. Тычки, тумаки, затрещины так и сыплются. Война не на шутку, кулаки вместо пулеметов.

— Все равно дама была не твоя!

— Как это?

Абрашка не унимается:

— Со стола или с пола — не важно, я взял карту, значит, она моя, а тебе шиш!

— Ах так? Вот тебе, собака. Теперь не отвертишься.

— Дети, тихо! Сколько вы будете там вопить! Спать не даете! Уже полночь!

Братья замирают и переглядываются — отцовский голос из спальни действует на них как холодный душ.

Я молча подбираю карты. И мне все кажется, что они тоже дерутся.

Выигранные копейки мешают заснуть.

Я сунула их под подушку, но они пролезают сквозь перья, шепчут, щекочут мне уши.

Притронуться к ним я боюсь, будто они краденые.

Еле дождавшись утра, отдаю их первому нищему, который постучался в дом.