Главная / Публикации / Марк Шагал. «Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью»

XV

Москва, окруженная Кремлем. Кремль, окруженный Москвой, Советами. Голод. Вопль Октября.

Я ежедневно езжу в Наркомпрос. Живу в Малаховке. Мне выдают продуктовые пайки.

Разве я писатель? Разве я могу рассказать, как у нас болели мышцы в те годы? Плоть становилась краской. Тело — кистью. Голова — башней.

Непонятно, зачем я атаковал потолок и стены театра¹, где моя живопись томится в темноте. Вы ее видели? Можете возмущаться, мои драгоценные современники, но, так или иначе, мой театрально-художественный алфавит у вас в крови. И никто об этом не говорит. Поэтому я посылаю скромность к моей коротышке-бабушке. Я и так уже слишком долго был скромным. Можете меня презирать, отказываться смотреть мои работы.

Вчера М.² произнес свою первую речь в Театре РСФСР. «Весь коммерческий порядок должен быть взорван»³. Я подскакиваю: «Мы еще увидим, кто кого». Нежный театральный режиссер с Тверского бульвара⁴ замечает мне с улыбкой: «Успокойтесь, ничего не выйдет».

А вы еще требуете, чтобы я писал о еврейском искусстве. Хорошо, я готов это сделать. В последний раз⁵.

Что это такое?

Не так давно в еврейских художественных кругах разгорелся спор о так называемом еврейском искусстве. В пылу спора были названы имена еврейских художников, в том числе — Марка Шагала. Когда случилось это несчастье, я был еще в Витебске — только-только вернулся из Парижа. Я улыбался в душе. Меня интересовали совсем другие вещи.

Улочки моего городка. Горбатые жители, похожие на селедок. Зеленые евреи. Дяди, тети, восклицавшие при встрече со мной: «Как ты вырос, как ты вырос! Слава Богу, ты уже совсем большой!» А я рисовал их, рисовал без передышки...

Но конечно, тогда я был на сто лет моложе и любил их, просто любил...

Короче говоря, я не слишком много размышлял о том, почему меня объявили еврейским художником.

Однажды, когда я еще жил в Париже и работал в своей студии в «Улье», я невольно подслушал разговор еврейских эмигрантов за стенкой: «Так что же, по-твоему, Антокольский не еврейский художник? А Израэльс? А Либерман?»

Тускло горела лампа, освещая мою стоявшую вверх ногами картину. (Да, вот так я иногда пишу — вы довольны?) И позже, на рассвете, я весело расхохотался над пустой болтовней моих соседей о судьбах еврейского искусства.

«Говорите-говорите, а я буду работать».

Представители всех стран и наций, к вам обращаюсь я (разумеется, я помню Шпенглера⁶ и ничего не требую). Неужели теперь, когда Ленин сидит в Кремле, нет дров, печь холодная, жена не в себе, неужели вам кажется, что теперь у вас «национальное искусство»?

Мудрый Блез Сандрар и другие проповедники интернационального искусства, лучшие французы! Если они еще живы, они крикнут мне: «Ты прав, Шагал!»

Евреи, если им хочется (мне — да), могут оплакивать гибель создателей маленьких деревянных синагог в местечках (почему я не лежу с вами в одной могиле?), синагогальных резчиков по дереву. Я видел их работы в собраниях Анского⁷ и был потрясен.

В чем, собственно, разница между моим калекой-прадедушкой Сегалом из Могилева, расписавшим стены тамошней синагоги, и мной, расписавшим еврейский театр (хороший театр) в Москве?

Поверьте, у нас обоих было полно вшей от валяния на полу, будь то пол мастерской, синагоги или театра.

Если я перестану бриться, вы очень скоро увидите, как мы похожи.

Кстати, и с отцом тоже.

Поверьте мне, я вложил много сил и любви (и какой любви!) в мою работу. Как и он. Разница только в том, что он (Сегал) получал заказы из синагог, а я учился в Париже. Но он тоже кое-что смыслил в искусстве.

И все же и он, и я, и все прочие — не еврейское искусство.

Почему не сказать правду? Что значит еврейское искусство? Неужели я еврейский художник, просто в силу того, что мне сделали соответствующий заказ, или потому, что так хочется Эфросу⁸, написавшему про это целую статью, или потому, что я получаю «академический паек»? Боже сохрани!

Существовало японское, египетское, персидское, греческое искусство. Но, начиная с эпохи Возрождения, национальные искусства стали увядать. Контуры начали размываться. На сцену вышли отдельные художники, граждане той или иной страны, родившиеся кто где (да будет благословен мой Витебск). И чтобы теперь распределить искусства по «национальности», потребуется крупный специалист по вопросам регистрации или даже паспортист (еврейского паспортного стола).

И вместе с тем я уверен, что не будь я евреем (со всеми оттенками смыслов, которые я вкладываю в это слово), я либо вовсе не был бы художником, либо был бы совсем другим.

Тоже мне новость! Я сам прекрасно знаю, на что способен этот немногочисленный народ.

Но, по скромности, умолчу об этом.

Тем более что словами все равно всего не выскажешь.

Когда хотел, он давал миру Христа и христианство.

Когда хотел — Маркса и социализм.

Возможно ли, чтобы он не дал миру искусство?

Да быть такого не может!

Вальден⁹ предпочел бы, чтобы я уже умер. Все мои картины остались у него в Берлине. И теперь, по мнению большинства моих знакомых, шиш я получу, а не картины¹⁰. Я осел. Советские сопли текут у меня из носа. Меня гложет тоска по парижскому небу, открывавшемуся в окне моей мастерской. Не кто иной, как Вальден придумал, что я «экспрессионист». Увольте. Я просто художник. Я не знаю, кто я. Хороший человек. Посмотрите на меня. Про современников никогда ничего не понятно. Сердце радуется, когда я думаю о своей семье: Рембрандте, Леонардо, Мане, Сезанне, Пикассо и моей жене.

Мне бы хотелось уехать в Голландию, Южную Италию, Прованс. Снимая плащ, я бы сказал: «Дорогие мои, видите, я приехал. Мне грустно. Ничего не хочу — только писать картины и еще кое-что. Простите меня». Я уверен, что Рембрандт меня любит. Наверное, я совсем спятил.

Примечания

1. Имеются в виду панно и плафон в Государственном еврейском камерном театре в Москве (Большой Чернышевский пер., 12), исполненные Шагалом в ноябре — декабре 1920 г. В апреле 1922 г. театр переехал в другое помещение (Малая Бронная, 2).

2. Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874—1940), режиссер.

3. По-видимому, имеется в виду речь Мейерхольда, произнесенная 31 октября 1920 г. перед труппой Театра РСФСР-Первого, с критикой существующей системы финансирования государственных театров. Указано О.М. Фельдманом.

4. Таиров (наст. фамилия Корнблит) Александр Яковлевич (1885—1950), режиссер, организатор и руководитель Камерного театра в Москве.

5. Текст от слов «Что это такое?» и до слов «Да быть такого не может!» (с. 99) впервые опубликован в первом номере литературного альманаха на идише «Дер Штром» («Поток») в Москве в 1922 г. под названием «Листки» В текст, включенный в автобиографию, внесены незначительные сокращения и изменения по сравнению с журнальным вариантом. Вопрос «Что такое еврейское искусство?» был задан Шагалу редактором.

6. Шпенглер Освальд (1880—1936), немецкий философ, историк, произвел огромное впечатление своим двухтомным трудом «Закат Европы» (т. 1, 1918, т. 2, 1922; рус. пер. т. 1, 1923).

7. Анский С. (наст. имя и фамилия Семен (Соломон) Акимович Раппопорт; 1863—1920), писатель, фольклорист. Организатор Еврейского этнографического музея в Петрограде, автор капитального издания «Альбом еврейской художественной старины» (1918).

8. Эфрос Абрам Маркович (1888—1954), художественный критик, театровед, переводчик. Автор статей и первой монографии (в соавторстве с Я.А. Тугендхольдом) о Шагале (1918).

9. Вальден Херварт (наст. имя и фамилия Георгий Левин; 1878—1941), издатель и галерист. В 1910 г. основал в Берлине журнал «Дер Штурм» и одноименную галерею, где в 1914 г. состоялась персональная выставка Шагала.

10. Ясно, что это писалось еще в Советской России, до приезда Шагала в Берлин летом 1922 г. Вальден, думая, что Шагал умер, продал большую часть его картин с выставки 1914 г. Во время инфляции деньги обесценились. Во всяком случае, такова была версия Вальдена.