Главная / Публикации / Марк Шагал. «Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью»

VI

Я бродил с девушками по речным берегам. Лазал с приятелями по крышам, чердакам и лесным складам. Вот один из моих одноклассников проходит мимо нашей калитки. Останавливается. Мы садимся на лавочку. Соседка начинает ругаться. Я прячусь во двор, выглядываю из-за калитки и говорю: «Йосл, завтра экзамен». Потом иду к нему, и мы готовимся до утра. У него курчавые волосы.

У Фокина были игрушки, у Яхнина — серьги, у Маценко — паровозик. Все это очень сильно действовало на меня. Очень сильно. Так уж я устроен.

Однажды ко мне зашел ученик Пэна, сын местного купца¹. Мы учились в одном классе, пока он не сменил наше городское училище на более привилегированное коммерческое. Позднее из-за своих «подвигов»² он вынужден был уйти и оттуда. Бледный, черноволосый, он, как и вся его семья, очевидно, никогда не забывал о том, что мы не ровня. Встречая меня на мосту, он краснел, а затем с решительным видом подходил ко мне и спрашивал о цвете неба или облаков или предлагал вместе приготовить уроки.

«Не кажется ли тебе, Марк, что вон у того далекого облака над рекой особый насыщенный синий цвет? А отражение в воде фиолетовое. Ты ведь тоже любишь фиолетовые тона, правда?»

Я не давал ходу эмоциям, преследовавшим меня все время моих шлемильских занятий в школе, где этот аристократ взирал на меня как на какую-то давно вышедшую из употребления диковинку. Должен сказать, что этот юноша был одарен весьма примечательной внешностью. Мне даже трудно ее описать.

Именно с ним я провел особенные часы моего детства. Его богатство не имело для меня никакого значения.

«Хорошо, — сказал я, — я согласен тебя учить, но бесплатно. Давай лучше будем друзьями!»

Все больше и больше времени я проводил на даче у Виктора, где мы самозабвенно бродили по полям и лугам. Почему я об этом пишу? Да потому, что только душевная широта и непредвзятость моих друзей позволяли им видеть во мне нечто большее, чем какого-то жалкого Моську³ с Покровской улицы. Виктор был не таким, как все, — он уже побывал в большом мире, за границами Витебска. Как-то раз он сообщил мне, что собирается продолжить занятия живописью в Петербурге.

«Послушай, а почему бы нам не поехать вместе?» Как вам это нравится? Но я-то был сыном рабочего, а не купца первой гильдии⁴. А кроме того, в то время я уже служил подмастерьем у фотографа. Сидел за ретушерским столом и портил себе глаза, пялясь в камеру. Мой хозяин, фотограф, сулил мне блестящее будущее, если, конечно, я буду работать честно и по крайней мере год — бесплатно. «Искусство — вещь хорошая, — поучал он меня, — но оно никуда от тебя не убежит. Да и вообще, что такое искусство? Посмотри на меня. Я что, плохо живу?»

И вдруг все разом взорвалось, разлетелось на куски. С двадцатью рублями в кармане (деньги, которые в первый и последний раз отец дал мне на учебу и путешествие) я отправился с приятелем в Петербург.

Слезы, ущемленное чувство собственного достоинства... Как бы то ни было, я подобрал рубли, брошенные отцом на стол (я прощаю его, такие были нравы). Он руководствовался самыми высокими соображениями. Несколько бумажек перелетело через стол и упало на пол. Я наклонился и поднял их. На вопросы отца, куда и зачем я, собственно, еду, я отвечал, что хочу поступить в ху-до-жест-вен-но-е училище. Не помню, ни что он мне на это ответил, ни выражения его лица. Он, как обычно, поставил самовар и предупредил меня, что денег у него нет и поэтому присылать мне он ничего не сможет. Чтобы я даже не надеялся. Я вспоминаю сейчас, что не было ни дня, ни даже часа, чтобы я не подумал про себя: «Я еще маленький».

Да, я боялся. Как я выживу? Ведь я же ничего не умею, кроме рисования. Даже в магазине не смогу работать, как отец, — чтобы ворочать восьмидесятикилограммовые бочки, нужна недюжинная физическая сила. Но, утешал я себя, моя судьба — быть художником. Отличное оправдание для того, чтобы не зарабатывать.

Ну и конечно, если я буду художником, размышлял я, то уж точно смогу стать взрослым и независимым.

Всякими правдами и неправдами мне удалось достать разрешение, какое давали купцам на проживание в Петербурге. И вот в 1907 году я отправился навстречу новой жизни.

Примечания

1. Авигдор (Виктор) Меклер.

2. Вероятно, революционная деятельность.

3. При рождении Шагал был назван Мовша (Моисей). Имя Марк он принял, по-видимому, в Петербурге, под влиянием имени знаменитого Марка Антокольского. Но оно появляется только в Париже.

4. Евреи-купцы первой гильдии имели право жить за чертой оседлости, а также посылать в столицу своих представителей сроком на несколько месяцев. Таким образом, у Меклера не было проблем с проживанием в Петербурге. Очевидно, именно он помог Шагалу попасть в столицу.