Главная / Публикации / Клер Ле Фоль. «Витебская художественная школа (1897—1923)»

Участие художников Витебской школы в движении за национальное возрождение

Находясь вдали от культурных еврейских столиц, участвовали ли витебские художники в движении обновления или проявляли к нему только интерес?

Юдель Пэн всегда двойственно относился к еврейскому художественному возрождению. В период учебы в Петербургской Академии художеств он подружился с Ильей Гинзбургом, Моисеем Маймоном, Марией Диллон. В силу того что антисемитизм в студенческой среде был довольно распространенным явлением, евреям приходилось быть сплоченными, и они, естественно, хороню знали друг друга. Подобно другим евреям Пэн стремился следовать рекомендациям мастеров русской национальной школы (М. Антокольского, В. Стасова, И. Репина и своего профессора П. Чистякова) и служить своему народу, но для получения диплома вынужден был подчиняться академическим требованиям¹. Отъезд из столицы отдалил его от национальных забот, хотя пребывание в Петербурге и встречи с коллегами вдохновили его на еврейские темы и поиски собственного стиля. Художник всегда нацеливал учеников на выражение своей национальной идентичности, осознавая важность проблемы и участвуя в дискуссиях о еврейском искусстве.

Благодаря журналу «Ost und West» он был в курсе развития еврейской художественной программы и особенно стилистических экспериментов своих единоверцев, кроме того, участвовал в создании в 1902 г. кружка евреев-художников в Санкт-Петербурге. Как и М. Антокольский, Пэн считал учреждение еврейского художественного образования «предметом первой необходимости»².

В 1910-х гг. он был в постоянном контакте с другими художниками и Петербургским отделением Общества еврейского искусства, в 1916 г. принял участие в выставке, организованной Еврейским обществом поощрения художеств³, вел переписку с представителями этого Общества в обеих столицах по разнообразным вопросам: приглашение на выставку, программы конкурсов, благотворительные праздники⁴.

Ю. Пэн дистанцировался от дискуссий о еврейской художественной программе, но был в постоянном контакте с коллегами и в курсе их деятельности, его роль в национальном возрождении оставалась пассивной, поэтому не случайно он поселился в Витебске, покинув столицу в момент наивысшего подъема творческой активности. Мастер предпочел быть как можно ближе к еврейской жизни, найти собственное видение национального искусства и распространять его в провинциальном городе. Несмотря на это, ученики считали его одним из крупнейших мэтров еврейской живописи.

Группа художников-евреев, выехавших в Париж, написала в 1926 г. письмо своему учителю: «Сидим с "Авром-Хаимом" и вспоминаем Витьбу, Витебск, витеблянок (о, какие были очаровательные!), витеблян (о, какие были, витебское — склоняем во всех падежах и родах, — и, конечно, Вас...»⁵. Свидетельство признания Шагала в 1921 г. по случаю 25-летия творческой деятельности Пэна было еще более трогательным: «Ваша именно мастерская первая в городе манила десятки лет. Вы первый в Витебске. Город не сумеет Вас забыть. Вы воспитали большое поколение еврейских художников. Еврейское общество России должно это знать и будет это знать. {...}... Ваши работы, характеризующие определенную полосу жизни России и евреев, будут собраны в специальном месте в будущем музее гор. Витебска, а некоторые из них отойдут в Центральный еврейский музей, а мы одни из Ваших первых учеников будем особо понимать Вас. Мы не ослепнем»⁶.

Не разработав художественной теории и программы, Пэн тем не менее смог передать свое видение еврейского искусства. Шагал, как и его учитель, был далек от движения за национальное возрождение, но при этом позволял себе участвовать в дискуссиях, не связанных с искусством.

Шагал: сложное отношение к еврейскому искусству

Судя по статье И. Рыбака и Б. Аронсона «Пути еврейской живописи», Шагал был идеалом современного еврейского художника. Однако далеко не всегда он соответствовал этой роли. На самом деле его отношения с движением за национальное возрождение складывались гораздо сложнее: он был одним из его вдохновителей и использовал в своем творчестве эти идеи в их зародышевом состоянии⁷, но, покинув Россию, отказался от них. Этот симбиоз начался в Витебске.

Шагал знакомился в мастерской Пэна по репродукциям журнала «Ost und West» не только с живописью Гиршенберга, но и других передвижников еврейского происхождения, а также с традиционной культурой (синагоги, надгробия). Он осознал свою роль еврейского художника и миссию национального искусства. Любимая тематика Пэна, его интерес к жизни гетто убедили Шагала в обоснованности таких сюжетов. Там он встретил других еврейских художников, будущих инициаторов национального творчества: Эль Лисицкого, С. Юдовина, О. Цадкина.

В Санкт-Петербурге Шагала представили скульптору Илье Гинзбургу и барону Давиду Гинзбургу, который впоследствии выдавал ему месячное пособие и ввел в создававшийся тогда круг еврейской творческой интеллигенции. Барон Гинзбург был в то время активистом Еврейского историко-этнографического общества и познакомил художника с другим организатором этого общества — Максом Винавером, будущим меценатом его поездки в Париж. Кроме того, Шагал учился в школе Званцевой у М. Добужинского и Л. Бакста, который, будучи ассимилированным евреем, посоветовал ему стать эмансипированным художником, освободиться от еврейских цепей. М. Добужинский, не еврей, близкий художнику своей привязанностью к Витебску, привнес в его живопись мир тайны и символов, где юмор и ирония играли главную роль. Чувствуя себя отвергнутым петербургским обществом и академическими мэтрами, Шагал предпочел найти убежище в родном ему еврейском мире, где его приняли и где он мог быть участником национального художественного движения.

Приехав в Париж, он тут же вошел в контакт с евреями, которые помогли ему устроиться во французской столице: Виктор Меклер, его товарищ по студии Пэна и Петербургу, друг Александр Ромм, художник Эренбург, брат известного писателя, и Соня Делоне, которая ввела его в круг авангардистов. В «Ля Рюш» Шагал познакомился с другими художниками, в том числе — Д. Штеренбергом, Х. Сутиным, соседями по мастерским, еврейскими живописцами, будущими основателями Махмадим: И. Чайковым, Л. Кенигом, А. Эпштейном, И. Лихтенштейном.

Шагал оказал на их творчество определенное влияние, которое ориентировало на разрыв с традиционным искусством. Они же вдохновили его на создание религиозных и библейских серий в авангардистском стиле.

По возвращении из Франции Шагал чувствовал себя новым Антокольским, современным еврейским художником. Московская выставка 1915 г., где были представлены такие картины, как Молящийся еврей, подтвердила его роль примера для молодых еврейских творцов: он разрабатывал национальные темы в авангардистском стиле, близком М. Ларионову и Н. Гончаровой. Убежденный в том, что является весьма значительной фигурой как для авангарда, так и для художественного национального обновления, он возобновил связи с петербургскими творческими кругами, в частности со своим конкурентом того времени на звание лидера еврейского движения — Натаном Альтманом, с которым познакомился в Париже в 1911 г. Альтману не хватало иронии и юмора Шагала, но его отношение к иудаизму было гораздо менее двойственным, он представлял себя как художник еврейской школы Восточной Европы и подобно витебскому коллеге соединял народное искусство с кубизмом, будучи вместе с Ильей Гинзбургом энергичным поборником создания Еврейского общества поощрения художеств.

Возросший интерес к еврейскому искусству способствовал тому, что Шагал, как и многие другие мастера, начал иллюстрировать книги на идише: две поэмы Дер Нистера⁸ и Фокусника И.Л. Переца. Обе книги оформлены простыми рисунками, которые в точности соответствуют литературному содержанию.

Общество поручило ему выполнить оформительские работы в еврейской средней школе. Он вместе с Н. Альтманом представлял свои произведения на выставке в ноябре 1916 г.

Шагал принимал участие в обновлении национального искусства не только своим творчеством, но и активной организацией еврейских художественных структур, в частности Еврейского общества поощрения художеств, даже заменил Н. Альтмана и Эль Лисицкого на посту руководителя его московского отделения. Кроме того, он был связан с Московским объединением еврейских литераторов и художников и стал одним из основателей московского филиала Культур-лиги. Эти контакты с коллегами и организациями, а также интерес к народному искусству оказали влияние на его творчество.

После революции роль Шагала как лидера еврейского искусства России еще более утвердилась благодаря появлению статей А. Эфроса и Я. Тугендхольда и особенно монографии, посвященной его творчеству. По мнению Зивы Амишай-Майзельс⁹, назначение на пост уполномоченного по делам искусств позволило художнику продолжить дело Еврейского общества поощрения художеств. Он вдохновил Эль Лисицкого опубликовать отчет об этнографической экспедиции 1915 г. — Еврейский народный орнамент. Последним крупным проектом Шагала в советской России стало его участие в работе Еврейского камерного театра, где он оформил спектакли, поставленные труппой Грановского. Это был его самый значительный вклад в движение за национальное возрождение. На том, однако, и закончилась его работа в качестве активиста еврейского обновления. Разочарованный недостаточным признанием своего таланта коллегами по цеху, он покинул Россию, о чем свидетельствует статья, написанная в 1922 г.¹⁰

Шагал не хотел признавать, что в свое время активно занимался поисками еврейского стиля, даже пытался скрыть свое ангажированное прошлое в качестве национального художника. Теперь он с иронией отзывался о дискуссиях своих друзей-евреев в «Ля Рюш». Тем не менее очевидно, что художник был близок к этим мастерам и считал их своими соперниками. В указанной статье он явно умаляет собственное участие в движении за еврейское возрождение, считая себя живописцем-одиночкой и отрицая национальное искусство.

Все это выявляет сложное отношение Шагала к еврейской культуре. С одной стороны, он осознавал международную природу современного искусства, а с другой — гордился своим иудейством. Марк Захарович не видел себя в качестве художника, возрождающего национальную культуру, скорее считал себя ее продолжателем, не нуждаясь ни в документах, ни в этнографических экспедициях, чтобы знакомиться с традицией, поскольку она была в нем самом, он был в нее погружен с самого детства. Устная и письменная полемика, по его мнению, была бесполезной. Только само искусство и практика могли дать ответ на вопрос о еврейском искусстве. Концепция национального художественного движения заложена непосредственно в его произведениях.

Это кредо, далекое от его предшествующих обязательств, отражает горечь, которую мастер испытывал в 1920-е гг.: отъезд из Витебска из-за возросшего авторитета Малевича, неудача в театре Габима, который предпочел ему Альтмана, раздражавшие его споры с Грановским. Шагала, считавшего себя самым великим еврейским художником и одним из главных авангардистов, осуждали со всех сторон. Именно чувство досады и усталости подтолкнуло его накануне отъезда из России написать эту статью как реванш над победителями. Иронический и насмешливый тон лишь скрывал его истинную досаду. Участие Шагала в революции и еврейском национальном возрождении закончилось неудачей. Он, действительно, не стал борцом, место его деятельности было у мольберта.

Итак, Ю. Пэн и М. Шагал выражали двойственное отношение к еврейскому искусству. А как относились к этим спорам об искусстве другие витебские художники?

Эль Лисицкий, С. Юдовин и другие витебские художники

Как и Шагал, Эль Лисицкий был активистом еврейского возрождения до начала 1920-х гг. Он участвовал в создании различных учреждений еврейской культуры до и после революции, экспонировал свои работы на Московской выставке картин и скульптуры художников-евреев в 1917 г. Как и его коллеги, он интересовался историей культуры своего народа и обогатил собственное «еврейское» творчество находками этнографической экспедиции по Днепру, которую совершил вместе с И. Рыбаком в 1916 г. Его иллюстрации к книгам на идише, навеянные стенными росписями Могилевской синагоги, способствовавшими созданию особого типа изображения животных (павлин, лев, коза), стали решающим вкладом в создание еврейского стиля¹¹. Самой замечательной из них была книга Хад Гадья, изданная в 1919 г. Культур-лигой в Киеве, где художник использовал графику древнееврейского алфавита для интеграции рисунка в текст. Здесь уже просматривалась тенденция к абстракции, более значительная, нежели ранее, проявившаяся в развитии стилизации форм, что стало характерным для его последующих произведений начала 1920-х гг. Затем под сильным воздействием Малевича Лисицкий увлекся супрематизмом, оставил еврейское искусство и уехал из России, продолжив карьеру авангардиста в Западной Европе.

Роль С. Юдовина в национальном возрождении была более скромной, но не менее значительной. Кроме участия в качестве секретаря и официального художника в этнографической экспедиции Ан-ского, он вместе с Шагалом и Бразером представлял Московское объединение еврейских литераторов и художников в Петрограде, экспонировал свои произведения на двух выставках еврейского искусства в столицах (1917—1918 гг.); с 1923 по 1928 г. работал в Музее еврейского историко-этнографического общества, коллекция которого создавалась на основе материалов названной экспедиции. В Витебске С. Юдовин был одним из самых активных еврейских художников. В первые годы революции он занимался подготовкой выставок народного искусства и лекций в Витебском обществе имени И.Л. Переца. В начале 1919 г. выступил с докладом на тему «О народном еврейском искусстве и еврейской живописи»¹². Во время открытия выставки фотографий и рисунков, выполненных во время экспедиции Ан-ского, Юдовин и Лисицкий приняли участие в литературно-музыкальном вечере, организованном по этому случаю¹³.

Необходимо отметить, что еврейская секция ГУБОНО широко развернула свою деятельность, благодаря ее руководству была открыта центральная еврейская библиотека. Литературные вечера в клубах, посвященные творчеству писателей-идишистов, а также многочисленные представления еврейских трупп, их богатый репертуар на языке идиш способствовали активизации национальной культурной жизни евреев Витебска.

Другие витебские художники время от времени включались в движение за еврейское возрождение и выражали свою идентичность на разных этапах своей карьеры. Необходимо вспомнить в этой связи Д. Якерсона, который также ездил в экспедиции в поисках мотивов традиционного искусства по местечкам Молдавии и Белоруссии, где открыл для себя образы характерных представителей еврейской нации и места их обитания.

А. Бразер в 1917—1918 гг. жил в Петрограде, участвовал в выставках, в деятельности Объединения еврейских литераторов и художников.

Если не считать коротких «еврейских пауз» в творчестве, во время которых учащиеся Витебской школы, увлеченные традиционными мотивами, иллюстрировали книги и создавали портреты известных деятелей национальной культуры, они или полностью интегрировались в советские художественные структуры¹⁴ (союзы художников, музеи), или занимались «вненациональным» искусством, абстрактным или универсальным (члены УНОВИСа), или эмигрировали в Западную Европу¹⁵, где не было подобной еврейской школы. Это поколение не застало ни до- ни послереволюционного периода еврейского движения (1915—1922) в столицах, а увидело лишь процесс его подавления государством в 1920-х гг.

Пэн, Шагал и большинство витебских художников оказались вне генеральной линии развития национального движения, но его дух пронизывал все их творчество; даже не участвуя в этнографических экспедициях, они были близки к традиционной культуре, поскольку сами выросли в ней. Своими произведениями эти мастера ответили на вопрос о природе еврейского искусства.

Примечания

1. Kazovsky. Op. cit. P. 19—20.

2. Ibid. P. 27—28.

3. Рыбкин М., Шульман А. Юдель (Юрий) Пэн (1854—1937). Художник и педагог. Витебск, 1994. С. 7.

4. Кичина Е. О некоторых аспектах творческого наследия Витебской художественной школы // Шагаловский сборник. С. 151.

5. Ibid. P. 155.

6. ГАВО. Ф. 1947, оп. 1, д. 29. С. 320.

7. Amishai-Maisels Z. Chagall and the Jewish Revival: Center or Periphery? // Tradition and Revolution. P. 71—100. Amishai-Maisels Z. The Jewish Awakening: a Search for National Identity // Tumarkin Goodman S. (éd.). Russian Jewish Artists in a Century of Change 1890—1991. P. 54—70.

8. Дер Нистер (1884—1950) — псевдоним идишистского писателя Пинхеса Кагановича.

9. Amishai-Maisels Z. Chagall and the Jewish Revival: Center or Periphery? // Tradition and Revolution. P. 85.

10. Leneman L. Un enfant juif de Vitebsk, Marc Chagall. Paris, 1983. P. 92—94.

11. Apter-Gabriel R. El Lissitzky s Jewish Works // Tradition and Revolution. P. 101—124.

12. Витебский листок. 06.01.1919. Цит. по: Наливайко. Указ. соч. С. 8.

13. Известия Витебского губернского Совета крестьянских, рабочих, красноармейских и батрацких депутатов. № 232. 1919. 15 октября.

14. См. биографии Д. Якерсона, Е. Кабищер-Якерсон, А. Бразера, Аксельрода, М. Кунина, М. Моносзона, З. Азгура, Л. Зевина, Зейлерта, Л. Рана.

15. Можно вспомнить имена Цадкина, Лисицкого, Мещанинова, Гершова, Шульмана, Пфефермана.