Главная / Публикации / Марк Шагал. «Мой мир. Первая автобиография Шагала. Воспоминания. Интервью»

I

Рембрандту
Сезанну
маме
жене¹

Корыто — вот мое первое зрительное впечатление. Самое обыкновенное, местами слегка помятое прямоугольное корыто. Такие продаются на базаре. Я помещался в нем целиком².

Не помню кто, наверное мама, рассказывала, что, когда она рожала меня на Песковатиках³, за тюрьмой, в крохотном домике у дороги, в Витебске вспыхнул пожар. Квартал, где жила еврейская беднота, тоже горел. Нас с мамой (я лежал на матрасе у нее в ногах) прямо на кровати перенесли в безопасное место, в другую часть города.

Но самое главное: я родился мертвым...

Мне не хотелось жить. Представьте себе маленький бледный пузырь, отказывающийся жить на этом свете... Словно напичкан картинами Шагала. Его кололи булавками, щипали, окунали в ведро с водой, и, наконец, он запищал. Но фактически я мертворожденный. Не хотелось бы только, чтобы психологи делали из этого всякие неутешительные для меня выводы... ради Бога!⁴

Пожар пощадил отцовский (дедов) дом на Песковатиках. Я недавно там побывал. Дом на прежнем месте. Когда дела у отца пошли немного лучше, он его продал. Эта хибара напоминает мне шишку на голове Зеленого Раввина («Зеленый еврей»), которого я написал в Витебске в 1914 году. Еще он похож на картофелину, вымазанную в селедочном рассоле.

Озирая это жилище с высоты своего нынешнего «величия», я невольно задаюсь испуганным вопросом: как мне вообще удалось родиться в таком месте?.. Как я умудрился вздохнуть?

Когда в глубокой старости умер мой рослый чернобородый дед, отец за гроши приобрел другой дом. На этот раз поблизости не было сумасшедшего дома, как на Песковатиках. Из нашего окна открывался вид на церкви, заборы, лавки и синагоги. В этом было что-то изначальное, простое и вечное, как на фресках Джотто. Мимо меня туда-сюда сновали евреи, молодые и старые: Явичи и Бейлины⁵. Бедняки спешили домой. Богачи шагали домой. Мальчик бежал домой из хедера⁶. Мой папа возвращался домой. Кино-то еще не было. Вот люди и ходили либо домой, либо в лавку.

Вот что мне запомнилось после корыта.

Конечно, не считая неба и звезд. Потому что еще были звезды — безмолвные звезды моего детства. Они шли со мной в хедер, ждали меня на улице и провожали домой... Мои бедные звезды, простите меня. Я оставил вас на такой головокружительной высоте...

Мой веселый и грустный город! Ребенком я в страхе разглядывал тебя, стоя у нашей калитки. И ты казался мне таким ясным и понятным. Если мешал забор, я забирался на пенек. Если и тогда было плохо видно, залезал на крышу. В этом не было ничего особенного — мой дед тоже любил посидеть на крыше.

И вот весь город лежал передо мною.

Здесь, на Покровской улице, я пережил второе рождение.

Примечания

1. Посвящение написано рукой Шагала по-русски.

2. На идише: «их бин ин ир арайн инганцн». Такое корыто можно видеть возле кровати матери на нескольких картинах Шагала под названием «Рождение». Само воспоминание, вероятно, относится к рождению единственного брата Шагала Давида, Шагалу было тогда четыре года.

3. Название местности означает «в песках», т. е. вдали от мощеных центральных улиц.

4. На идише буквально: «Простите меня!»

5. Явич — подлинная фамилия одного из жильцов, квартировавших у Шагалов, в доме которого у Марка была своя комната. В варианте В вместо «Явичи и Бейлины» написано «Лифшицы и Гуревичи», видимо, чтобы не обижать настоящих соседей.

6. Хедер — еврейская начальная школа. Как правило, занятия проходили в доме учителя с утра до сумерек.