Главная / Публикации / Аркадий Шульман. «Местечко Марка Шагала»

Новое время приехало по железной дороге

Лиозно оставалось маленьким и тихим местечком — транзитным пунктом на пути паломников к своему цадику, пока здесь не прошла линия Орловско-Рижской железной дороги. Движение по ней было открыто в 1867 году. Железная дорога связала центр России с Ригой, а значит — с Балтикой. Это был один из самых перспективных русских экономических проектов второй половины XIX века. Лес, а вместе с ним и сельскохозяйственная продукция пошли в страны Балтии.

Лиозно принадлежало гвардии полковнику Александру Игнатовичу Шибеко. Он жил в нескольких верстах от местечка — в имении Адаменки. Умнейший был человек, понимавший выгоду от таких новшеств, как железная дорога. Александр Шибеко собирал арендную плату за землю по 1,5 копейки за одну квадратную сажень (4 квадратных метра) в год. Деньги у него водились. И после долгих раздумий он решил вложить их в строительство железной дороги. С тем условием, чтобы на кратчайшем расстоянии до местечка Лиозно была устроена железнодорожная станция и носила она имя Шибекино. В его, полковника, честь. Так и сделали.

К станции из соседнего Оршанского и Борецкого уездов, из деревень и местечек Смоленской губернии повезли рожь, ячмень.

овес, лен, коноплю для отправки в Ригу. На станцию прибывала древесина и изделия из нее, в том числе шпалы.

Известный русский путешественник Петр Петрович Семенов-Тяньшанский писал: «Торговля в Лиозно, экономика местечка, его застройка стали усиленно развиваться после того, как линия Орловско-Рижской железной дороги была проложена на окраине населенного пункта. Неподалеку возникла станция, которая в начале XX века уже отгружала ежегодно 2,7 тысячи тонн грузов. Нынешняя годовая отгрузка 100000 тонн».¹

И дополняя себя, путешественник написал: «...небольшое торговое местечко Лиозно расположено в полверсте от станции Шибекино. На станции ежегодно загружается 450000 пудов леса и кожи».²

Вот какими богатыми мы были. Не только себя кормили, но и с Европой успешно торговали.

На станции Шибекино в первые годы стояло двухэтажное станционное деревянное здание с конторой, билетными кассами и залом ожидания. Потом здание сгорело, и на его месте был построен двухэтажный дом из красного кирпича. Неподалеку находился склад с лесоматериалами. Лесопромышленники покупали делянки леса у помещика, вырубали его и доставляли на склад. Здесь же был лесопильный завод. Готовая продукция вывозилась по железной дороге и на восток в Москву, и на запад в Европу.³

...Представим, что мы в Лиозно. На земле и на небе 1880 год. От станции до центральной площади идем по улице, которая называется Вокзальная. Проходим мимо дома жандарма, кланяемся его жене, которая осторожно отодвинула расшитую занавеску, выглянула в окно — посмотреть на новых людей и вечером сообщить об этом мужу. Для местечка каждый приезжающий сюда человек — большая новость. Жандарму надо обо всем знать первому или хотя бы второму, после жены. Потому что он — власть в местечке. А его жена — власть в доме, а значит — тоже власть в местечке.

Переходим через мостик, сложенный из сосновых бревен. Проезжая через него, грохочут телеги. Правда, проезжают они редко. Утром, когда спешат на базар, да под вечер, когда довольные торговлей или недовольные ею, возвращаются домой люди.

Но чаще на главной улице местечка — тишина. И далеко окрест слышно, как Сора по прозвищу Припичиха ругается с соседкой. Вернее, ругается и проклинает на чем свет она одна. Соседи давно поняли, что с Припичихой бесполезно ругаться, и молчат в ответ. Только между собой называют ее «мишугине» — сумасшедшая.

По улице бродят козы, подбирая клочки сена и соломы, упавшие с повозок. Для коз и кур на центральной улице раздолье. Если кто-то и потревожит их, так это мальчишки из народного училища. Оно рядом — слева от дороги. Открыли его еще в 1865 году. В училище учатся 42 мальчика и 5 девочек. Дом, в котором находится народное училище, кирпичный, и это сразу бросается в глаза, потому что вся остальная застройка — деревянная.

Впереди православная Свято-Вознесенская церковь, в которой служил священник Митрофан Кириллович, а значительную часть прихожан составляли латыши, живущие в окрестных деревнях и на хуторах. Церковь — каменное здание с куполами и колокольней, самое высокое в местечке. За церковью — базар, куда из близлежащих деревень приезжают торговать маслом, птицей, овощами, ягодами и яблоками. На базаре всегда многолюдно. Здесь можно узнать самые последние новости не только местечка, но и всей губернии, а то и России. Любители почитать заходят в народную библиотеку Елизаветы Озмидовой или в книжную лавку Мартина Озолина, да только грамотных в Лиозно немного. На базаре слышна и белорусская речь, и русская, и польская, и латышская, но чаще — еврейский язык идиш. Не потому, что евреи чаще других ходили на базар. В Лиозно в 1880 году проживало 1536 жителей, из них евреи составляли 65 процентов. А точнее — 997 человек. В местечке было 4 еврейских молитвенных дома и еврейское училище. Из 216 деревянных домов — 135 принадлежало евреям. В местечке было 25 деревянных лавок.

В Лиозно работало одно кожевенное предприятие, принадлежавшее крестьянину Андриану Довгялло. Правда, слово «предприятие», указанное во всех архивных документах, может несколько преувеличить масштабы маленькой мастерской, в которой трудились 1 мастер и 1 постоянный рабочий. В год это предприятие приносило 750 рублей дохода.

Какими еще ремеслами занимались лиозненцы в те годы? «Портняжным промыслом в Лиозно занималось 9 человек, обувным — 20, колесным — 1, столярным — 1, кузнечным — 5».⁴

фамилии ремесленников не сохранились. Но, думаю, евреев было среди них немало. Так же, как немало было среди тех, кто держал лавки, занимался торговлей лесом, закупками сельхозпродуктов и отправкой их по железной дороге, и, наверняка, их было немало среди тех, кто крутился вокруг станции Шибекино, пытаясь поймать случайные «гешефты».

Прогулку по Лиозно мы могли бы совершить вместе с известным еврейским писателем, фольклористом, драматургом, автором пьесы «Диббук», которая ставилась и ставится во многих театрах мира, членом ЦК партии эсеров Семеном Акимовичем Анским. В 1881 году он приехал в Лиозно. Правда, тогда молодого человека звали Шлойме, если полностью, то Шлойме-Занвилл, а фамилия его была Раппопорт. Наслушавшись рассказов о русских народовольцах, стремившихся просветить народные массы, Шлойме-Занвилл отправился в местечко Лиозно. Он перебивался частными уроками. И подолгу беседовал с людьми на лесопилке, на базаре, рассказывая им о свободе, равенстве. В Лиозно таких слов раньше не слышали. Какое равенство может быть между Хаимом Вассерманом, у которого больные ноги, правда, это не помешало его жене родить девять детей, и Лейзером Глозом, который все время что-то покупает, продает, ездит в Москву и Варшаву и учит своих детей в университете? А по части свободы вот что сказал портной Залман Лившиц: «Свобода — это слово для бездельников. Если я хочу заработать, я обязательно от кого-то буду зависеть. А если я буду зависеть, так какая это свобода?»

От молодого человека, рассказывавшего о свободе и равенстве, шарахались, как от прокаженного. Вскоре Шлойме потерял частные уроки, которые приносили ему хоть какие-то деньги. Кто же позволит, чтобы его дети учились у такого странного человека...

Конечно, лиозненский раввин заинтересовался молодым человеком. Однажды раввину сказали, что приезжий читает книгу со странным названием «Грехи молодости» Лилиенблюма. Раввин был человек знающий. Его не смутило название книги. А вот автор насторожил, О его трудах говорили, что они написаны еретиком. Например, рассматривая Талмуд, Лилиенблюм писал, что этот труд проникнут духом Реформы, его творцы считались с менявшимися условиями жизни. Он призывал современный раввинат учиться примирять религию с насущными проблемами жизни. Например, отменить многие постановления Шулхан-Аруха, ставшие обременительными, Писатель утверждал, что только таким путем можно укрепить связь молодого поколения с религией. Такие книги читает этот приезжий умник. Мало того, рассказывает о них людям. Слава Богу, в местечке Лиозно разные вольнодумные штучки не проходят. Раввин велел позвать к себе Шлойме и предупредил его: «Или ты немедленно уедешь из нашего местечка, или мы тебя отлучим от веры отцов». Испуганный парень без промедления уехал. А жаль, поживи он еще немного в Лиозно и, возможно, героями его рассказов и пьес стали бы жители этого местечка. И знали бы о них не только по картинам художников, но и по драматическим произведениям. Хотя жителям Лиозно грех жаловаться на невнимание к себе людей искусства.

...После прогулки нас непременно пригласили бы в лиозненский дом. Если дом был еврейский, то в нем правила женщина. Она распоряжалась домашним хозяйством, воспитывала детей, ходила на базар, если надо, ездила на ярмарки.

Среди хозяек было немало мастериц кулинарного дела. Свое умение они показывали, когда надо было накрыть свадебный стол, или во время встречи шаббата. В любой другой день лиозненцы, как впрочем, и жители других местечек, не были разборчивы в еде. Главным кушаньем был крупник (отвар из крупы). Жажду утоляли колодезной водой. Только болезненные люди, да и то в качестве лекарства, пили специи или цикорий. По вечерам гоняли чаи. Заваривали чай из малины, брусники, других растений. Первый самовар появился в Лиозно в середине XIX века.

Когда встречали царицу-субботу, все менялось в доме. Хозяин бокалом вина торжественно освящал праздник. Он делал первый глоток и передавал бокал жене, детям, которые понемногу допивали его. Вино было самодельное — настой изюма, оно водилось даже в самых бедных домах и не грозило никому опьянением.

На субботнем столе появлялись халы (белые булки), рыба самого разного приготовления, но обязательно фаршированная, лапша, мясо, цимес (тушеная морковка). Многое зависело от достатка людей. Бедные семьи всю неделю экономили, лишь бы субботний стол был красивым. Одиноких людей, солдат, бедняков, заезжих приглашали в этот день на обед самые состоятельные люди местечка.

После синагоги, когда хозяин приходил домой, стол уже был накрыт. Стояли тарелки с редькой, смешанной с луком и гусиным жиром. Потом подавался чолнт, томившийся с пятницы в жарко натопленной и наглухо закупоренной печке. (В субботу нельзя было ни разводить огонь, ни готовить пищу.) Чолнт обычно состоял из гречневой каши, сваренной на мясе.

А потом следовал кугель. В переводе с идиша — круглый. Одно из самых распространенных блюд еврейской кухни. Хозяйки готовили мясной кугель, кугель из манной каши с вишней, из лапши, гречки, картофеля, яблок и т.д.

Перед едой хозяин выпивал рюмку водки. А как же, праздник — суббота!

После обеда старшие ложились отдыхать, а малыши принимались за игры.

Новый XX век ошеломил жителей Лиозно — центра Веляшковской волости, потоком новостей. Раньше все было тихо и мирно. Крутились две мельницы — водяная и паровая. На улице Микулинской Руман держал маленький льнозаводик. А на Вокзальной Баллад — чайную «Баллада», которую он назвал то ли в честь своей фамилии, то ли потому, что очень любил литературу.

И вдруг в январе 1900 года у местечка появился новый владелец. Потомственный дворянин Николай Дмитриевич Хлюстин выиграл Лиозно в карты. Правда, официально всюду считалось: бывший владелец гвардейский полковник дворянин Александр Игнатьевич Шибеко разорился и Лиозно передано за долги новому владельцу.

Николай Дмитриевич Хлюстин владел местечком до 1917 года.

Интересный был человек. Внешностью обладал запоминающейся, в первую очередь, за счет большущих усов.

Однажды заключил пари, что обгонит на своих лошадях пассажирский поезд. На выездном экипаже отправился в Витебск. И там стартовал в одно время с поездом, шедшим из Риги в Орел. В Лиозно первым прибыл на своих лошадях Хлюстин.

Он был богатым помещиком. Держал 150 коров шведской породы. Продавал молоко и масло. У него был большой и ухоженный лес, прекрасный сад, отличная пасека. Хозяйство в 1913 году принесло 500000 рублей дохода. Николай Хлюстин по утрам обязательно верхом объезжал владения. Для него не было мелочей. Однажды в своем лесу увидел женщин, которые собирали ягоды. Хлюстин приказал забрать ягоды, но заплатить за них деньги. А женщинам велел еще собирать ягоды и приносить их в имение для продажи.

Правда, по воспоминаниям старожила Лиозно М. Новикова, хозяином он был прижимистым. За день взрослый человек, работавший в саду у помещика, обычно получал 25—30 копеек. Мальчик до 12 лет — 15 копеек. Хлюстин платил в два раза меньше.⁵

В самом начале XX века улицы Вокзальная и Поповская были мощены булыжником. Для местечка это стало событием первостепенной важности.

А потом на Лиозно обрушился сильнейший пожар. Его виновником стал Илья Свердлов. Он из баловства или мальчишеского хулиганства поджег два общественных амбара с зерном, которое собирали для малоимущих и престарелых. Пожар разгорелся после обеда, и уже к вечеру сгорели дома по Старо-Витебской улице, часть домов по Бабиновичской и Вокзальным улицам. Это были самые густонаселенные улицы местечка.

Новый век, громко заявивший о себе в первые годы, еще много раз вихрем врывался в спокойную и размеренную жизнь жителей Лиозно, принося им и праздники, и трагедии.

В 1900 году Яков Ирухем Массарский принял должность раввина Лиозно.

Предыдущий раввин — Арон Левин, покинул местечко и переехал к своему сыну раввину Боруху в Витебск и там скончался 1 февраля 1901 года. Ему было 84 года.

Когда я работал над книгой, нежданно-негаданно получил письмо от Евгения Аграновича. Он праправнук последнего лиозненского раввина Якова Ирухема Массарского. Прочитав в интернете о моей работе, Евгений откликнулся, и я получил возможность рассказать о семье Массарских.

«О судьбе р. Я.И. Массарского мне известно из нескольких источников. Первый — это воспоминания его сына Гершона-Бера (1888—1966).

Гершон-Бер родился в Полоцке, прожил часть жизни в Лиозно и в 1913 г. эмигрировал в США. Свои воспоминания написал в 1943—1945 годах на идише. Его сыновья перевели эту рукопись на английский...

Впоследствии, во время проживания в Палестине, Еершон-Бер сменил свою фамилию на Хадари.

Второй источник — письма Я.И. Массарского, которые он отправлял своему сыну с 1913 года и вплоть до своей смерти в 1931 г.

В одном из писем, написанных на иврите, Я.И. Массарский описывает свою родословную. К сожалению, некоторые части письма утрачены.

Дед Я.И. Массарского родился в местечке Сиротино, вероятно, около 1750 года. Звали его Яков. В период его младенчества в Сиротине произошло какое-то, возможно, стихийное бедствие. Маленького Якова забыли, но впоследствии кто-то его обнаружил завернутым в пеленки. С тех пор его называли дер гифуннер (найденыш — идиш). В пеленках был также обнаружен небольшой свиток, в котором перечислены все предки вплоть до первосвященника Эйли Коэна (из книги пророка Самуила). Раввины того периода (среди которых были реб Эфраим Залман Маргалиот (1762—1828) и Алтер-Ребе) признали, что Яков — «кошерный» коэн.

Согласно преданию, Яков Массарский был близко знаком с Алтером-Ребе.

Однажды произошел большой пожар в Сиротине, и свиток с родословной сгорел».

История со свитком напоминает любимый жанр нашего устного народного творчества — майсу. Но еврейскую, а тем более местечковую жизнь невозможно представить без майс. Они украшали и продлевали ее.

«Яков Массарский занимал должность шойхету-бодека⁶ в Сиротине. От первой жены у него было два сына — Михаэль Залман и Нахман и дочь — Эстер, Овдовев, он женился второй раз на Йенте, которая происходила из рода Баал-Шем-Това⁷. У них родились два сына.

Один из них Израиль стал сойфером⁸. Учился в иешиве реб Йехескеля Сиркина, написал книгу «Биньян Йехескель». Он жил в Городке. У него было два сына и четыре дочери.

Один из сыновей — Яков Ирухем.

Яков Ирухем был женат на Стерне-Фейге Бройда. Они приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. Отец Стерны-Фейги, Меир-Шломо Бройда был родным братом матери Якова Ирухема — Релии Перлы. Меир-Шломо был раввином в Полоцке. Здесь в один год родились Яков Ирухем и Стерна-Фейга. Они поженились в возрасте 18 лет.

В 1885 году Яков Ирухем получил смиху⁹ от самого Ридбаза (р. Яков Давид бен Зеев Виловский 1845—1914). Через три года Яков Иерухем стал помощником раввина в Лиозно, Раввином был Арон (Арце) Левин — цадик из хасидов Копыси. Через 13 лет реб Арон передал должность раввина Лиозно Якову Ирухему, а сам переехал в Витебск».

Детей Якова Ирухема звали Нахум-Лейб, Нахман, Хая-Мира, Гершон-Бер, Гутя. Все родились в Полоцке.

Нахум скончался в 1922 году от тифа.

У Нахмана было трое детей: Хая (1921 г. р.), Наум (1923 г. р.) и Рива (1926 г. р.).

На праздник Пурим надо выпить столько, чтобы не отличать врагов от друзей. Нахман воспринял эту рекомендацию буквально. Он выпил слишком много, не дошел до теплого дома и скончался от переохлаждения.

Его дочь Хая погибла в период фашистской оккупации, вероятно, в Витебске, Наум был призван в армию и погиб на фронте. Рива проживала в Санкт-Петербурге.

Дочь Якова Ирухема — Хая-Мира вышла замуж за Моше-Йехиеля Лифшица (1889—1957), сына известного раввина из Климовичей — Цви-Гирша Лифшица. У них в Лиозно родились две дочери: Бася-Фрума, в 1921 году (моя бабушка) и Перла, в 1923 году. Хая-Мира и Моше-Йехиель в начале войны бежали из Лиозно, а затем перебрались в Омск и там проживали до конца своих дней.

Гершон-Бер родился в 1888 году. Женился в Чикаго на Кейле Шапиро (также из семьи эмигрантов из Лиозно). Два его сына родились в США: Иосиф и Гидон. Третий сын Амнон родился в Палестине, в 1929 г. Гершон-Бер и Кейла проживали последние годы своей жизни в Израиле.

Гутя родилась в 1896 г. Вышла замуж за раввина Биньямина Рабиновича, сына известного раввина Зеев-Вольфа Рабиновича. У них было пятеро детей: Перла (1924—1942), Хая (1926—1942), Нехама (1928—1942), Яков (1932—1942), Стерна (1936—1942). Гутя и все пятеро детей были расстреляны немцами в Лиозно в 1942 г.

Биньямин Рабинович был призван в армию и погиб.

Такие факты я узнал из подробного письма праправнука последнего лиозненского раввина Евгения Аграновича. И хотя чужие родословные читаются с трудом, я решил опубликовать письмо практически без купюр.

А потом мы договорились с Евгением сделать интервью с его бабушкой — внучкой Якова-Ирухема — Басей-Фрумой (Басей Моисеевной) Лившиц. Ей почти девяносто лет, но у нее хорошая память, и она рассказала о многих интересных вещах:

«Мой дедушка Янкев Ирухем Массарский умер в 1931 г. после праздника Песах. Мне шел десятый год. По рассказу моей мамы Хаи-Миры (старшей дочери Янкева-Ирухема), год был голодным, и дедушка сказал, что в этом году умрет. Так и случилось.

Его похоронили в Лиозно на еврейском кладбище.

В конце 1930 г. дядя Хаим (брат папы) был изгнан из СССР за сионистскую деятельность. Наша семья поехала его провожать в Харьков. Мы вернулись в Лиозно перед Песахом 1931 г. Я помню, как дедушка ждал нас, сидя на стуле на крыльце дома.

В доме дедушки были сени и отгороженный чулан. На праздник Суккот он каким-то образом преобразовывался в сукку. Дедушка там справлял праздник, и ему туда приносили еду.

Начиная с 1928 или 1929 года наша семья (отец, мать и мы, дети, — две девочки) жила в лиозненском дедушкином маленьком домике. Там же жила семья маминой младшей сестры Гути с тремя детьми в то время.

Моя бабушка Стерна-Фейга была маленькой, худенькой. К сорока годам она ослепла (такой я ее помню). Ее возили в г. Харьков к врачам лечить зрение, но помочь не смогли. Она умерла за год до дедушки в Хануку 1930 г. от воспаления легких. Скандалов или ссор в нашем доме я не помню.

В голодные годы, где-то начало 30-х, мама пекла хлеб из свеклы. У тети Гути положение было еще хуже. Они питались отчистками от картошки, перемешенными с отрубями.

Дедушка и бабушка нас очень любили. Когда мне было шесть лет, я ходила в нулевой класс еврейской школы. Как-то после занятий я подошла к дедушке и сказала ему: «Ты говоришь, что люди живут от Бога, а на самом деле люди живут потому, что они дышат воздухом».

Об этом часто вспоминали родители.

Дедушка жил не богато. Деревянный домик возле самой синагоги, тоже деревянной.

— Каким запомнился Вам довоенный Лиозно?

— Лиозно родной уголок, где прошло мое детство и чуть-чуть юности. Мне он казался уютным. Семья наша была очень дружная, мы были окутаны любовью и лаской. Папа в молодости учился в иешиве и получил право быть раввином. Но работал бухгалтером в пекарне. Директором пекарни был Соломон Черняков.

Когда я родилась, родители снимали квартиру у Самуила Стерина. Затем мы снимали квартиру у Менделя Дозорца (дедушки писателя Бориса Чернякова). Жили у них до начала коллективизации, пока у них не отобрали дом. После этого мы переселились на другую квартиру. Когда стало не по карману, переехали в дедушкин домик.

Биньямин, муж тети Гути, был раввином в местечке Улла. В конце 20-х годов, когда община была не в состоянии содержать раввина, их семья тоже переехала в дом дедушки.

В этом домике жили дедушка с бабушкой, тетя с мужем и детьми и наша семья: папа, мама и нас — двое дочерей.

Я была в синагоге очень маленькой. Синагогу закрыли где-то в конце 20-х годов. После закрытия туда вселили семью цыган с большим количеством детей.

Репрессии нас не коснулись. Дедушку «активисты» уважали и не трогали. А до самых жестоких репрессий он не дожил. Отца моего тоже не трогали.

Когда началась коллективизация, у родителей была лавка (это помещение тоже снимали у Дозорцев), их объявили лишенцами.

Первые 7 классов я училась в еврейской школе. Последние три года — в белорусской.

Во время войны сестра служила в действующей армии. Я закончила военный факультет и служила военным представителем в г. Омске на военном заводе. Репатриировалась в Израиль в 1993 г.»

Примечания

1. Семенов-Тяньшанский П.П. «Полное географическое описание нашего отечества», 1905 г., СПб, стр. 507.

2. Семенов-Тяньшанский П.П. «Для русских людей», СПб, 1905 г.

3. Записано со слов Сахарова И.А., хранится в Лиозненской районной библиотеке.

4. Дембовецкий А.С. Опыт описания Могилевской губернии. Кн. II. Могилев, 1884 г.

5. Из воспоминаний старожила Лиозно М. Новикова. Хранятся в Лиозненской районной библиотеке.

6. Шойхет у-бодек — резник, совершающий убой скота и птицы и обработку мяса согласно законам кашрута, Шойхет, и в тоже время контролирующий этот процесс — Бодек.

7. Исраэль Баал-Шем-Тов — основоположник и вдохновитель хасидизма.

8. Сойфер — переписчик святых текстов.

9. Смиха — удостоверение раввина.